— Потому что музыка играет.

— Ну так приведи его!

Ольха метнулась и тут же притащила за собой мужчину трёх декад отроду с рыжей бородой.

— О моя княжна! Как вы…

Михалина прервала его.

— Ты готов выступать? Готов сражаться за свободу города Папоротников и Цапель? Готов идти за мной?

— Ну да, готов, конечно.

— А ты готов сказать это менее равнодушным тоном?

— Что….

— Пошёл прочь.

Мужчина тут же исчез — как и не бывало. Ольха глянула на княжну с укором.

— Госпожа, ну что ты так. Они веселиться пришли, а ты на них столько вопросов обрушиваешь.

— Ольха, они живут в этом доме потому, что дали моему дяде слово, что пойдут за ним на войну.

— И они пойдут, но ты от каждого человека требуешь столько же, сколько от Алеха. Алех — один из сотен, не у каждого есть такой огонь.

— А у тебя он есть?

— Нет. Я здесь для тебя, княжна. Я никогда не была в городе Папоротников и Цветов и поэтому не могу сражаться за него. Но я хочу помочь тебе, и это мой небольшой вклад в ваше восстание.

Впервые за вечер Лина улыбнулась. Быстро, украдкой, но всё же.

Раздался звон. Рёв толпы.

— Разбили чашку, — вздохнула Ольха. — Болваны, будто бы не знают, что за новыми нужно до самых Здравичей ехать!

Лина снова прикусила ноготь и тут же шлёпнула по руке. Вот оно. Вот мечта её дяди о революции. Побывал бы он на одном из таких вечеров — тут же бы понял, что разбитая чашка и пролитое вино волнуют людей больше, чем тирания и угнетение в далёком городе туманов.