Договаривать Яков не захотел. Мы миновали парк и теперь стояли перед крыльцом кирпичного дома. Небольшого, его и особняком называть неловко. Я приободрилась. Всю дорогу боялась не найти Паоло в лабиринте комнат. Вдруг их тут – полсотни и даже более?

«Сам Локки будет защищать меня», – подумала я. Мысль отдалась эхом… Дверь дома и вся стена утратили резкость, по фасаду, как по озерной глади, прошла круговая волна тьмы.

«Буду защищать, конечно», – отозвалось ответное эхо. – «Вне парка тебя ждет мой человек. Ты знаешь его, не ошибешься».

Яков погладил меня по голове как ребенка, и один взошел на крыльцо. Рубящими движениями прочертил контур двери. Сабля противно скребла по камню, лязгала по металлу. Рябь тьмы разбегалась от лунного лезвия, впитывалась в стену… и скоро дверь выглядела совсем обычной. Медные заклепки, золотистая ручка, дорогая отделка, кое-где попорченная свежими царапинами. Яков взялся за ручку и мягко, без рывка, потянул дверь. Тьма полезла через порог! Мне тьма показалась спрессованным сеном, а еще – черной водой в рыбьей чешуе льдинок. Тьма шевелилась, топорщилась иглами, текла отростками, подобными вьюну… Колыхалась, разбитая в мелкие струйки, – и сочилась вовне, за порог. Ощупывала крыльцо нитяными побегами. Яков сосредоточенно и быстро резал их! Отсеченная серебряной саблей тьма сжималась, таяла, пропадала… А Яков спешил шире приоткрыть дверь и повторял свою работу, и снова тянул дверь… Сабля рубила со свистом, движения выглядели танцевально совершенными. А я… всего-то и могла стоять за спиной Якова.

Было неуютно смотреть на зажатое в пальцах древко косы и тупо соображать: как оно называется по-правильному? Черенок. Нет, черенок у лопаты. У граблей – просто палка. У мотыги… Я забивала голову бесполезными мыслями, как паклей. Страх стлался сквозняком, свистел во все щели сознания, но я упрямо конопатила их глупостью. Мне чудилось, что Яков забавляется и одобряет…

Наконец, дверь оказалась распахнута настежь. Яков шагнул в сторону, повернулся и плавным жестом указал – вперед, теперь твоя работа. Да, я знаю: мне надо идти против ветра и косить, косить… Но я, если честно, до последнего мгновения не верила, что участвую в средневековом мистическом ритуале – наяву, в главной роли. А уж как со стороны смотрюсь! Тощее, сутулое существо в балахоне, с косой наперевес. Во всех круговых росписях сводов храма Сущего имеются такие. Их фигуры рисуют намеренно нечетко, прячут в тенях, не наделив собственной тенью. Современное толкование канона полагает их символом конечности жизни. А на поверку…