— Я разожгу огонь в хижине, — предложил он.

— А я пока позабочусь о лошадях, — поддержал я.

Мои негнущиеся пальцы с трудом сражались с жесткой кожей и пряжками. Лошади прижались друг к другу, делясь теплом. К тому времени, как я устроил их на ночь, тусклый отблеск огня показался на потрескавшихся воротах загона. Я набрал еще одно ведро воды и направился к хижине с седельной сумкой, перекинутой через плечо. Внутри хижина оказалась скромным, но очень уютным местом для ночевки. Пол был выложен досками, одну стену полностью занимал камин. Риддл разжег огонь, и он хорошо взялся. Мебель была проста, стол да два стула. У одной стены небольшое возвышение отделяло место для сна. На полке стояло два горшка для готовки над огнем, свечной фонарь, две глиняные кружки и две миски. Пастухи оставили здесь даже запас дров. Я вернулся к стогу сена и беспощадно разодрал его, чтобы постелить на лежанку, а Риддл разогрел воду в одном из горшков.

Мы молча двигались по хибаре. Снова став собратьями по оружию, мы не нуждались и не хотели разговоров. Он приготовил чай. Я разложил сено на лежанке, придвинул стул к огню и сел. Оказалось очень сложно наклониться и стянуть сапоги с онемевших ног. Мало-помалу тепло огня согрело хижину и начало проникать в мое замерзшее тело. Риддл вытер пыль с кружек и налил чай. Я взял его. Лицо мое окоченело и болело. Всего один день тяжелой езды и мороза так отразился на мне. А каково было моей маленькой дочери? Жива ли она? Нет. Не думай об этом. Персеверанс видел, как ее унесли в сани и укутали мехами и одеялами. Они берегли ее и заботились.

Я убью их всех за это. Эта мысль согрела меня лучше, чем огонь и горячий чай.

Послышался глухой стук копыт. Я поднялся, но Риддл оказался у двери хижины и распахнул ее прежде, чем я смог разогнуться. Он поднял фонарь, и сквозь слабый свет я разглядел подъезжающего Ланта. Персеверанс уже спешился.

— Выглядишь ужасно, — поприветствовал Риддл Ланта.

Тот не ответил, но, ступив на землю, сжался от боли.

— Заходи внутрь. Согрейся, — сказал Риддл, беря поводья его лошади.

— Я сделаю это, сэр, — предложил Персеверанс, и Риддл с благодарностью вручил ему поводья и фонарь.

— Помочь тебе? — спросил я от порога. На самом деле меня уже страшила мысль о том, что вновь придется натягивать сапоги.

— Нет. Спасибо. Сэр.

Он был очень зол на меня. Ну и пусть. Все три лошади пошли за ним в стойло.

Лант медленно вошел в хижину. Я отступил назад, чтобы дать ему пройти. Он двигался тяжело, лицо его побледнело от боли и холода. Не глядя на меня, он прошел и сел на мой стул у огня. Риддл предложил ему чашку чая, и Лант молча взял ее.