— Если даже так — мы от этого все равно выигрываем, — равнодушно ответил Кащей. — Бушевать он будет не в моих землях — в русских княжествах.

— Хорошо, сделаю, как велишь, — неохотно кивнул Пущевик. — Только больше уж ничего мне не поручай — до Ерофеева дня с воробьиный нос осталось, вот-вот уже сон меня сморит…

— До весны ты мне больше не понадобишься, — безразлично посмотрел на него Кащей. — Можешь быть спокоен.

— Благодарствую, — мрачно откликнулся Пущевик. — Тогда я отправляюсь — времени уже немного…

— Да, и еще одно, — поднял указательный палец Кащей. — Пришли сюда кого-нибудь из своих подручных — пусть проводит Очокочи до Костяного Дворца. Я — дальше на полуночь, он там будет бесполезным беременем.

— Угххмм… — задумался на миг Пущевик. — Боровику поручу, он раньше грудня спать не укладывается. А где этот рогатый?..

— Бродит где-то, — равнодушно ответил Кащей. — Проголодался, охотиться пошел.

Марендя, все это время внимательно слушавший разговор страшных стариков, но так ничего толком и не понявший, неожиданно почувствовал на затылке горячее дыхание. Даже сквозь теплый капюшон.

— М-мэээ-э? — заинтересованно проблеяли сзади.

Охотник обернулся. Очень-очень медленно, безуспешно пытаясь сообразить — как кто-то сумел подкрасться к нему так, что он, Марендя, не услышал ни звука?

А обернувшись, охнул и начал нашаривать рукоять топора. На снегу стояло жуткое чудище — на две головы выше Маренди, сплошь заросшее рыжей шерстью, с ужасной козлиной мордой, длиннющими рогами и острыми-преострыми когтями. Но страшнее всего оказалась его грудь — из нее росло округлое костяное лезвие-полумесяц.

Точь-в-точь топор.

— Уходи прочь, злой дух!.. — дрожащим голосом попросил Марендя. — Не то порублю тебя топором!..

— М-ммеэээ-э!!! — словно бы расхохоталось чудище, резко бросаясь вперед.

Топор, схваченный охотником для защиты, отлетел в сторону, выбитый резким ударом, по руке несчастного протянулись четыре кровавые полосы — следы от когтей. А в следующий миг орущий от ужаса и боли Марендя взлетел в воздух, схваченный могучими лапищами Очокочи, и был прижат к груди, словно старый друг, не виденный много лет…

Только вот к груди топорогрудые сатиры прижимают исключительно охотничью добычу.

На крики из чума вышли Кащей, Карачун и Пущевик. Их взору предстал измазавшийся в крови рикирал дак, жадно рвущий острейшими клыками человечье мясо. Летучий змий подвывал, выдыхая горячий пар, и тянулся в ту сторону, откуда шел сладкий запах свежатины. Снег щедро окрасился красным — грудное лезвие Очокочи разрубило охотника Марендю на две ровные половинки.