Колодезь Иван отыскал не сразу — тот притаился позади избушки, в тени высокой березы. Княжич опасливо обошел кругом, стараясь не приближаться к корявым лапам-столбам — ему хорошо помнилось, как мчалась по чаще та, другая изба, как страшно она ревела выпью… Ей-богу, лучше б уж медведь-шатун погнался — все не так страшно…

Ольховые бревешки, сложенные в сруб, отмерили немало лет — похоже, одногодки с бабкой. Почерневший от старости, осевший под собственным весом чуть не до земли, колодец выглядел дряхлым дедом, присевшим на завалинке передохнуть. Не было при нем ни «журавля», ни «барана» — простая бадья, привязанная к шесту.

Иван привычно перекрестил колодец, перекрестился сам и бросил бадью в дыру — к темному водяному зеркалу. Внизу плюхнуло, веревка ослабла, потом снова натянулась — княжич, насвистывая песенку, принялся наматывать ее на руку.

На свет появилась бадья. Иван улыбнулся ей, как старому другу, поднес ко рту, уже заранее предвкушая на языке сладкую колодезную водицу… и захрипел от боли.

Из воды выметнулась жирная когтистая ручища, ухватывая княжича за горло. На солнце блеснула рыбья чешуя — Иван с ужасом разглядел в бадье жуткую харю водяного Белого озера.

— Бу што, та, бр-бр-бр и-у-бр-бр боррабрр мээ-а?! — послышалось из бадьи.

— Чего?.. — тоненько пискнул княжич.

— Говорю — не позабыл еще меня, тать?! — трубно взревел водяной, высовывая наружу лоснящиеся губы. — Обкрадывать меня вздумали, паскуды?! Где Волхович?!

— Там! — пропыхтел Иван, не смея выпустить бадью. Цепко держит горло чешуйчатая ручища — повиснет на ней тяжелый груз, так еще придушит, чего доброго!

— Где «там», гниль сухопутная?! — процедил водяной, не разжимая мертвой хватки. — Кадык вырву, коль брехать станешь!.. Куда злато мое дели?!

— Ы-ы-ы… — прохрипел княжич, высовывая побелевший язык.

В локоть мягко ткнулось что-то теплое — будто ласковый котенок боднул головой. Иван скосил глаза — перевязь судорожно тряслась, ножны ходили ходуном. Самосек пытался выпрыгнуть из кожаной одежки, пособить хозяину.

Иван сглотнул, ощущая на горле холодную ладонь водяного. Его взгляд уперся в одну точку, ноздри раздулись, пальцы, удерживающие тяжелую бадью, напряглись и вздрогнули.

Время точно замерло. Как будто сам Числобог[55] указал перстом, повелев мгновениям остановить неудержимый бег.

Иван резко разжал руки — бадья с густым гулом пошла вниз. Рука водяного принялась удлиняться, высовываясь все дальше из воды, пока не показалось мохнатое плечо. Когтистые пальцы сдавили горло княжича, тяжкое беремя повисло на нем камнем утопленника…