— Ну чего опять?! — плаксиво заныл тот, недовольно открывая глаза. — Уже и поспать не даешь!

— Спать — спи на здоровье. А храпеть-то зачем этак громко? Бабулю разбудишь — а ей в ночное…

— Ну да, как что, так Ванька виноват… — надулся Иван. — Ванька шумит, Ванька храпит, иди, Ванька, на сеновал дрыхнуть, не мешай добрым людям! Вечно так! А я что, виноват, что у меня храпунец?!

— Так я-то тем более не виноват, — пожал плечами Яромир.

Иван обиженно засопел, утер нос рукавом, прошелся по избе и уселся на другую лавку — подальше от вредного оборотня. Кот сонно приподнял голову, обнаружил рядом чьи-то колени, немного подумал и вскарабкался на них, убаюкивающе мурча.

— Вот когда кошка во сне урчит — так говорят, что мурлычет! — продолжал обижаться княжич, рассеянно поглаживая сытого кошака. — А когда Иван во сне урчит — так говорят, что храпит! Что ж я — кошки хуже?! Где справедливость?!

— Да нету ее, — усмехнулся Яромир. — Жизнь вообще штука несправедливая…

Баба-яга тем временем мирно лежала на печи, отвернувшись лицом к стене. Мелкие перебранки гостей ее ничуть не тревожили. Но чуть только солнце коснулось небозема краешком, старуха тотчас спрыгнула на пол, подхватила помело и выбежала за дверь — точно молоденькая. Напоследок она обернулась и погрозила пальцем — наружу не сметь!

Выйдя на крыльцо, Овдотья Кузьминишна подняла руки, глубоко вдохнула и бросила помело перед собой. Прутья вздыбились, зашевелились, вокруг все осветилось мерцающими огнями — там, где Яромир разлил колдовское зелье.

Баба-яга закричала что есть мочи, сунула в рот два пальца и свистнула так, что обзавидовался бы сам Соловей Рахманович. Задул буйный ветер — сразу со всех сторон. Полуночный, полуденный, восходный, закатный — все ураганы и вихри, сколько их ни есть на белом свете, слетелись к избе на куриных ногах.

Яромир с проснувшимся Иваном едва удерживались на лавках — избушка тряслась, ходила ходуном, ветхую крышу грозило унести прочь. Еще чуть-чуть, еще совсем чуть-чуть…

Но вот ветер постепенно становится тише. Перекрывая его рев, Овдотья Кузьминична выкрикнула срывающимся голосом:

— Гой вы, звери лесные и полевые, мохнатые и зубатые, хищные и травоядущие, явитесь на зов мой!

Иван аж прилип к окну — из-за деревьев тенями выступали самые разные звери. Медведь, волк, лисица, куница, барсук, заяц, белка, хорь, даже зверь Арысь… на любой вкус, на любой выбор. Всякой твари по одной штуке — да не простые звери, а и в самом деле будто тени или призраки — колеблющиеся, полупрозрачные. Все они остановились у границы, очерченной колдовским зельем, и уставились на бабу-ягу неподвижными глазами.