– Нет, не «ма-ма»! – передразнил Матёрый, поставив старика на пол и презрительно отряхивая руки. – «Па-па» пришёл. Пахан. Так что давай – чечёточку на пузе. Как в золотые юные года.

Штырёв засуетился. Лицо подобострастным сделалось. Они направились куда-то узким коридором. Шаги глушил размеренный скрежет жерновов. Молочною струей в сусек стекала свежая мука. Моложавый подмастерье рассыпал её, горячую, на деревянный чистый пол и ворошил грабаркой, охлаждая, чтобы сохранилась в ней «хорошая душа», как говорил Минай Аронович своему помощнику. Дальше охлажденная мука шла через грохот – крупное решето – и сортировалась по мешкам.

Они забрались в тихий тесный закоулок. Небольшое запотевшее от теплоты окошко, дощатый стол без клеенки, два стула.

– Скромненько живём, – оглядывался гость, морщась от боли в зубе. – Никто и не подумает, что когда-то Штырь лопатою тыщи ворочал. Как муку грабаркой. Да?

– Господь с тобой. Завязано давно.

– Ты кому другому уши три. А мне бесполезно. Не верю… Значит, Сынок у тебя ещё не был, коль ты меня не ждал?

– Сынок? Был. Недавно.

– Лады. Привёз он что-нибудь?

– Да кого он там привез! – Мельник отмахнулся. – Одну бутылку.

– Бутылку? И всё?.. Штырь! Кончай темнить!

– Да вот те крест! – Старик перекрестился и полез под стол, достал початую посудину с плодово-ягодным вином. – Вот, одна. И хоть с собаками иш-шы – нет больше ничего.

Матёрый жестокими глазами «надавил» на мельника. Тот смущённо отвернулся, от муки отряхиваться начал. Стахей, зубами сдёрнув пробку и выплюнув на пол, задумчиво глотнул плодово-ягодное.

– Штырь, он должен был мне ксиву передать. И деньги.

– Сынок? Через меня передать?.. – Мельник был немало изумлён. – Да откуда он знает про наши с тобой трали-вали? Сенька родился, когда я уже завязал.

– Ты!.. Дуб заиндевелый! – рассвирепел Матёрый и стукнул донышком бутылки по столу. – Ты про какого сынка мне толкуешь?

– Про Сеньку своего. Он приезжал недавно. Помол у него…

– Вот уж верно сказано: по Сеньке шапка, а по ядреной матери – колпак! – заругался Матёрый. – Я тебе толкую про Евдоху Стреляного… Ну? Чего ты вылупил глаза, как жаба на горячей сковородке? Приезжал Евдока?

– Нет, нет, Стахеюшко. Никто тебя не спрашивал.

– Слава тебе, господи: разродился дедушка! Даже вспомнил, как звать. – Мрачный гость кулаком упёрся в распухшую скулу. – Есть на этой вшивой мукомольне плоскогубцы или нет?

– Кого? А-а… Плоскозубцы? Найдутся. Принести? Я мухой слетаю, Стахеюшко… Мухой…