Демонстративно отвернувшись, Матёрый отошёл к окну и долго, сосредоточенно дымил папиросой. Боком сел к столу и обронил примирительно:

– Ладно, замнём для ясности. Только ты это… – Стахей покосился на ордена. – Убери подальше с глаз моих. И сам не пачкай руки. Верни, где взял.

– Вышку дали. Кому вернёшь?

– Правильно сделали. Таким шакалам нечего топтаться по земле! – Уходя от неприятного разговора, Стахей поинтересовался: – За окошком тройка белая стоит. Кто приехал? Позови Ароныча – узнаем.

Стреляный, сияя необъяснимой радостью, ответил с наигранным спокойствием:

– А чего тут узнавать? Это я приехал, брат! Душа гуляет!.. У нас в роду, Матёрый, широкая душа: от плеча до плеча – как от Юга до Севера!

– Ты? В белой шляпе? – Стахей прищурился, наколку поцарапал на руке. – Не заливай!

– Ну, говорю же тебе… – Парень опять широко улыбнулся. – Я припылил на этой тройке с бубенцами. Зачем бы мне врать?

– Ты? – Матёрый, всё ещё не веря, хмыкнул. Покачал головой. – Так это ты волчицу подобрал на дороге?

– Бабу, ты хотел сказать? – уточнил Евдока. – Я потому и опоздал на мельницу: в больницу её отвозил. Ранили в живот. Мы, говорит она, поссорились в деревне с мужем… или с отцом, я не понял. Он меня, говорит, из ружья…

Бледнея, Матёрый поднялся. Огромные глаза его дышали студёной прорубью. Облизнув пересохшие губы, он прошёлся по тесной клетушке. Кулаками потискал. Деньги, документы торопливо засунул за пазуху.

– Поехали! – приказал отрывисто. – В больницу поехали! Это я стрелял!.. Ну? Чего ты смотришь, как жаба на горячей сковородке?.. Пошли… Нет, нет… Постой! Сынок! А ты не перепутал? Я ведь в волчицу стрелял!

– А у тебя тут всё в порядке? – Евдока пальцем постучал по виску. – Меня, например, как некоторых, бревном не било по башке на лесоповале. Бабу от волчицы уж как-нибудь я отличу, не первый год замужем…

И вдруг Матёрый замер – уже в дверях.

– Тихо!.. Что там? Слышишь?

Под полом крыса пискнула. А за окном – чуть слышно – как будто шмель шумел.

– Вертолёт, – определил Евдока. – Давно где-то зудит.

Зубами злобно стиснув папиросу, Матёрый насторожённо вперился в него. «А не продал ли ты меня, Сынок? Видно, и про бабу и про больницу плетёт специально, чтобы выманить меня отсюда…»

Скоро в окно стало видно: снижаясь, мигая багровым пульсатором, вертолёт косо проплыл над крышами селения, дрожью наполняя стены и полы домов; деревья раскачивались, брызгая снежною пудрой. Приметив просторную поляну у дороги, вертушка заложила длинную дугу над сопками и начала снижаться; окрестные сугробы закипели, вспенились…