20

В горах вечерело. Кровоточащей раной сочился дальний свет в глухом распадке, через который надо было гнать коней, но не хотелось: что-то пугало в той дали, томило душу… Несколько секунд поколебавшись, Евдока Стреляный белую шляпу нахлобучил на самые брови, решительно взнуздал белую тройку, за это время раскопытившую снег под собою до мёрзлой земли… Мешки с зерном Евдока оставил в ограде мельницы, и раскрепощённая застоявшаяся тройка, будто почуяв крылья за спиной, легко полетела – в сторону сгорающей зари. Да и как не лететь, коль дорога под копыта подвернулась такая отличная, укатанная леспромхозовскими многотонными лесовозами… Морозный ветер – зусман – бил в лицо и в душу; Матёрый морщился; небритая щетина репьём дрожала на подбородке и верхней губе; затравленный взгляд его рыскал то справа, то слева дороги, где открывались туманные вырубки; трелевочные тракторы мелькали за деревьями, стрелы погрузчиков, бочки с горючим.

Солнце пряталось где-то за кедрами. Длинные красные тени стелились под копыта резвой тройки. Разверзнутыми огненными ртами зияли по бокам дороги тёмные обрывы. Из глубины острыми зубами торчали гранитные тёмные останцы.

И всё это время звоном звенела наборная упряжь…

– Слушай! Да сними ты эти позвонки! – раздражённо попросил Матёрый. – Ну, мы же не свататься едем, мать твою за ногу…

– Ты мать мою не трожь – ни за ногу, ни за руку! – огрызнулся ямщик, останавливая лошадей. – По-человечески сказать не можешь?

В другую пору Стахей ответил бы ему – и не только словом, но и кулаком. А теперь – вообще никак не среагировал. Молча проглотил.

Дальше ехали они в полной тишине, только копыта клацали по мраморной дороге – крепко закатанный снег звонко отзывался на подковы. Снегири перед глазами перепархивали через дорогу – кровяными пятнами казались Матёрому.

На окраине посёлка остановились около какой-то бабы с коромыслом – воду несла от колодца. Узнали, где больница и опять погнали лошадей.

Подкатили к большому, старому бревенчатому дому, похожему на длинный барак. Спотыкаясь – поневоле оббивая заснеженную обувь – поднялись на высокое крыльцо с перилами.

Затравленно поглядывая по сторонам, Стахей разволновался. Пьяно покачиваясь на ходу, возбужденно спросил первого попавшегося медика:

– Где тут белая волчица?.. Ну, баба, то есть! Покажите!

Этот первый попавшийся оказался врачом. Резко отвернувшись от Матёрого, врач заругался на сонную санитарку:

– Куда вы смотрите? Почему посторонние? Да ещё в нетрезвом виде?.. Что? В чем дело? Выйдите!

– Покажи, говорю! – потребовал Матёрый. – По-хорошему…