– Отпустите.

– Что, Ваше сиятельство? – обомлел вельможа. Он уже нутром почуял что-то неладное в новом герцоге, но до какой степени он странный, тогда даже еще и не предполагал. Да если бы из под земли демон вылез, вельможа меньше бы удивился. Впрочем, как и заволновался.

– Отпустите, я сказал. (Ой, как же все таки приятно, когда можно вот так рыкнуть и тебе сразу подчиняются.).

– Ты, – ткнул Альфонсо пальцем в крестьянина, который тоже почувствовал что-то странное. В своих мыслях крестьянин уже привыкал к веревке на шее, а теперь ему казалось, что простой петлей не отделаешься. По закону герцог не имел права пытать холопов-это можно было делать только королевской власти, но законы соблюдают только те, у кого не хватает денег их не соблюдать, – много наохотился?

– Две перепелки и куропатку…

– Много ли у меня в лесу дичи?

–Пропадает живность помаленьку… – неопределенно буркнул крестьянин.

– Не в том Лесу вы охотитесь потому что, – подумал Альфонсо, но вслух этого, конечно, не сказал. Он позвал крестьянина:

– Идем за мной, в карету. Есть что под зад подстелить, больно ты грязный?… Да, и дичь ему верните.

Было жарко, хотелось пить, и это было достаточно веской причиной отхлебнуть из бутылки вина, разбавленного водой. Крестьянину, которого, кстати, звали Зеленая отрыжка, Альфонсо вина не предложил, потому что посмотрел на его грязные губы и побрезговал, а еще потому что комфорт и удобства-для богатых. Он, в принципе, уже пожалел, что потащил Отрыжку с собой в карету – хватило бы ему и телеги: от крестьянина дурно пахло… крестьянином, и тяжко было смотреть, как задняя часть его грязных, драных штанов, не скрывающая волосатых ног в некоторых местах, соприкасается с красным бархатом обивки сидений чудесной королевской кареты, пусть даже через мешковину, постеленную под низ.

Отрыжка тоже чувствовал себя не ахти как комфортно, это видно было по его скукоженной, деревянной манере сидеть, стараясь соприкасаться с поверхностями кареты как можно меньше; да он с большим удовольствием устроился бы лучше на полу, а с еще большим – шел бы пешком. Подальше отсюда.

Альфонсо намеревался поспрашивать Отрыжку, как живется его простому люду один на один, без вмешательства вельможной особы, которая, кстати, оказалась губернатором столичного города Пертки, и звали особу граф Муслим ит Акайо. То, что вместо себя, герцог посадил в свою карету какого то холопа, поразило Муслима и обидело до всей глубины его организма, даже скрип колес его кареты, которая тряслась позади, казалось, был обидчивым. Альфонсо не задумывался о том, что кого то обидел, по той простой причине, что этого не знал, следовательно, и последствий обиды просчитать не мог. Хотя даже если бы и додумался подумать о результатах своих действий, это был бы недолгий процесс-после Черных птиц, отсидки в темнице и тамплей, Альфонсо уже ничего не боялся.