– Ах ты гнида, – сказал Альфонсо. Он взял меч у первого попавшегося воина, твердым шагом направился к толпе, которая, повинуясь скорее инстинкту, чем реальным желанием драки, ощетинилась вилами и косами. На пол пути Альфонсо остановился: неосознанным движением давно похороненного внутри него пехотинца, который все же иногда проявлялся, он пощупал лезвие меча, вернулся обратно, кинул это оружие под ноги того, у кого его взял, взял меч у воеводы королевской стражи. И пока шел к бунтарям, которые от неожиданности и нетипичности ситуации вообще перестали соображать, что делать дальше, ему пришла в голову другая мысль. В каком то смысле, спасибо бунту.

– Бейте королевского прихвостня, да здравствует свобода от батрачества! – крикнул пьяный, вскинул вилы, как копье на турнире, и бросился на Альфонсо. Тот хотел эффектно срубить у мужика черенок вил и уронить на землю, но навык воина был немного подзабыт, он промахнулся, и получилось еще эффектней: с звонким звяканьем меч разрубил железку вил наискосок, оставив на ней два зуба. Мечи у королевской стражи были отменного качества. Мужик от удара упал, сверху на него упали обрезанные вилы.

– Повесить, – коротко приказал Альфонсо. И тут вулкан, неожиданно, даже для самого вулкана, проснулся:

– Твари!! Уроды!! Козлы!! У нас жрать нечего, я все что в замке было, продал, лишь вас, ублюдков, накормить, а вы так мне отплатили, да!??

Меч, повинуясь траектории сильных взмахов, начал быстро ударять в визгнувшую толпу: и прежде чем она развалилась, спасаясь бегством, он успел раскроить две головы, разрубить пополам лопату, отрубить две руки и разрубить одного крестьянина пополам.

– Сволочи!! – метался Альфонсо в фонтанах кровавых брызг, почти ослепший от ярости и крови. Несколько женщин кинулись ему в ноги, умоляя пощадить мужей, но едва первая коснулась его сапога, как развернувшись, Альфонсо стеганул мечом по увенчанной русой косой голове, и та полетела в поле, все еще причитая в полете и моля о милосердии. Альфонсо посмотрел на срез отрубленной шеи – на красное мясо, на желтую косточку позвоночника, на бьющий ключом кровавый ручей из аорты, на осиротевших за один миг двух детишек, стоявших поодаль совершенно молча, и захрипел:

– Всем бунтарям по пятьдесят палок. Не убивать. И еще раз увижу хоть одного пьяного, либо, с самогоном в руках, да даже если просто рядом с ним стоит – прикажу повесить. За изготовление самогона – повесить всю семью.

Впоследствии, конечно, он изменил закон, разрешив пить только строго по выходным, иначе чего теперь, весь Эгибетуз что ли вешать?