Говорю тебе воистину: было мне не до печали, было мне не до горя. Наука эта травила меня, вот и собрал все свои пузырьки и выпил отраву. Уснуть и никогда не просыпаться. А потом я проснулся. Очнулся от лихорадки во мне, какая никак не стихала. Очнулся и увидел, что сплю на потолке, а не в кровати на полу. Протер глаза и увидел у лица своего длинные серые руки чудища какого-то. Я закричал, только крик мой прозвучал диким визгом, и я упал на пол. Руки мои такие длинные, ноги мои такие длинные, лицо мое… о, мое лицо!.. ведь я тебе еще больше правды расскажу: я был самым красивым среди ученых, да, был, мужчины подбирались ко мне с предложениями неприличнее тех, какие делали они своим любовницам. «Красавчик, – говорили они, – предложи свою дыру, от мозгов твоих нет проку». Я плакал, рыдал, выл, пока из чувств во мне не оставалось ничего. И ничего, ничто, оно было лучше всего. Мне полюбилось ничто. А уже днем я обожал свое ничто. Я ползал по потолку. Я ел пищу, сидя на стене, – и не падал. Мне показалось, что я изойду мочой или спермой, но потянулось из меня что-то сладковатое и липкое, и я мог свисать со стены!

Братья мои, они не понимали. У всех моих братьев, у них у всех нервы сдали, сами они не достигли ничего, потому что ничем не рисковали. Один кричал: «Демон!» – и швырял в меня пузырьками, и даже я не знал, что способен нагнуться так низко, что в воздухе оставались одни мои локти да колени. Я наплел паутины вокруг его лица, так что он уже и дышать не мог. Ты это слушай, слушай, потому как еще раз я этого не скажу. Я убил первого прежде, чем он тревогу поднял. Остальные, те в соседней комнате собрались заниматься наукой на деревенских девках, так что поднялся я во внутренние покои, неся в одной руке драгоценное масло, а в другой горящий факел. И я прошел по потолку и ногой толкнул дверь, а один из них спросил снизу: «Камиквайё, это что за безумие? Слезай с потолка». А я придумывал, что бы такое напоследок сказать, что-нибудь умное и дерзкое, что-нибудь, после чего можно бы злобно рассмеяться. Слов, увы, не нашел, а потому разбил вдребезги кувшин с маслом, а потом бросил вниз факел. А потом дверь запер. Да, запер. Как они завыли, о, как они завыли! Их вой доставлял мне удовольствие. Я бросился в буш, к великому лесу, где волен был размышлять и о великом, и о малом, вот только кто бы мне там стал великие сказки рассказывать?

Он указал на меня и ухмыльнулся:

– Охотник, старина, ты извлек из меня историю. Теперь тебе сказку рассказывать. Меня тошнить начинает в компании людей, а все ж мне так одиноко. Даже это говорит тебе, насколько я одинок, ведь ни один одинокий человек в том не признается. Я знаю, это правда, я знаю это. Выбери историю и подари ее мне, идет? Выбери историю и подари ее мне.