Вийон кивал. Соглашался со всеми обвинениями. Перечень его преступлений, виноватостей и проступков был, впрочем, куда длиннее, поскольку герольд не включил сюда таких дел, как ограбление дома торговца тканями и кража кошелей у двух пьяных чиновников, пока Жаннес развлекал их в корчме «Под Башней» игрой в мерелы[121]. К счастью, синдик об этом не знал. И, благодаря сладкому этому неведению, Вийон был приговорен только к виселице, а не к колесованию.

Сказать правду, поэт ведать не ведал, что за дьявол нашептал ему мысль отправиться после разгрома Ракушат в Дижоне на юг, на гастроль в Кагор, мерзкий каменный bastide[122]. Некогда это был город купцов, банкиров и ростовщиков, где деньги валялись под ногами. Но после войн с англичанами город смердел винным жмыхом, чесноком и дерьмом, и даже в шкатулке приходского священника не найти было и простого медяка, не говоря уж о золотых скудо. Вийон понятия не имел, кого в этом винить в первую очередь: собственную глупость – единородную дочь молодости, зачатую в грехе пьянства, или Жаннеса, который как раз закончил свой танец в петле. Знай они заранее, что в Кагоре полно шпиков и наушников мэра, понимай они, что каждый второй корчмарь здесь – на услужении у городской стражи, тогда обошли бы сей паршивый городишко за десять, а то и двадцать миль. Увы, именно незнание этого и привело их в объятия виселицы.

Толпа, собравшаяся подле деревянной перекладины, установленной при въезде на мост Валентрэ, вопила и орала от радости. Последнего висельника в Кагоре видели еще на Вознесение Креста, если не на Зеленые Святки[123]. Оттого глуповатые, битые оспой, красные от пьянства и серые от грязи морды людишек щерились на Вийона, словно горгульи и маскароны на соборе Богоматери в Париже.

– Дальше, мастер Петр! – нетерпеливо приказал палачу Режинальд де Обур, помощник городского синдика, который представлял город во время экзекуции. – Становится холодно!

Палач, согбенный в три погибели подле виселицы, захрипел и сплюнул кровью. Был он стар, немощен, а длинные, иссушенные руки его тряслись, когда взял он Вийона за плечо, чтобы подвести к месту казни. Поэт лишь удивлялся, зачем городскому совету содержать такого задохлика. Но что ж, всякий город имеет такого палача, какого в силах содержать. Как видно, Кагор после последних войн и оккупации англичан был в состоянии наскрести лишь малые гроши и вместо молодого, здорового атлета нанять больного грудью старика.

– Помилосердствуйте, вельможный господин, – прохрипел мастер. – Дайте сил набраться.