Но она качает головой, словно отметая любую мысль, пришедшую не из ее головы, и выдыхает: «Пора».
Между тем оказывается, что на третью ночь на Кефалонии Орест – сын Агамемнона, сын Клитемнестры, которому служанка, обожавшая его мать, давала яд, составленный верным дяде жрецом, и которому жрица некоего захолустного острова, похоже, спасла жизнь, – ворочается в своей постели. Открывает глаза. Оглядывает стены из ткани, окружающие его. Пытается заговорить и чувствует, что во рту пересохло. Делает пару глотков воды, которую Анаит подносит к его губам. Снова пытается найти слова, найти смысл и выдыхает мольбу, идущую, кажется, из глубины его сердца:
– Мама, прости меня.
«Пока нет», – возражает Афина.
«Пока нет», – повторяет она, крепче сжав копье и глубже надвинув шлем. Я стою рядом с ней – ладно, может, чуть позади, – а из леса появляется Артемида и встает с ней плечом к плечу, наложив стрелу на тетиву своего лука.
– Прости меня! – кричит Орест в ночь, и фурии воют, выпустив когти, взмахами крыльев разгоняя смрад по ночному небу.
– Прости меня, – шепчет Электра из холодных глубин своей души.
– Мама! – вопит царь.
– Мама, – шепчет царевна.
«
«Пока нет, – твердит Афина, и, стоит фуриям зарычать, скаля зубы, поднимает копье со змеящимися по наконечнику молниями, и указывает им на другую часть лагеря. На палатку Пенелопы, к которой очень целеустремленно направляется Анаит. Афина усмехается той же удовлетворенной улыбкой, которую я иногда замечаю у Пенелопы. – Пока нет, – заявляет она. – Предстоит услышать еще одно, последнее, суждение».
Нынче ночью в палатке Пенелопы полно людей.