Моя грудь сжалась.

– Темной ночью, пока бык спал, она вырвала ему глаза и сделала из них амулет себе в приданое, чтобы доказать свою любовь к волку. Но когда она попросила волка помочь ей убежать, тот не помог, а привел других волков, и все они набросились на быка и стадо, которое тот защищал. Когда резня закончилась, девушка стояла среди мертвецов. Окруженная рычащими волками, рыдающая из-за своей измены и своей горькой судьбы. И теперь, в полнолуние, можно видеть ее слезы на траве, яркие, как обещанные ей бриллианты. Но сама она исчезла. Даже ночь не может ее отыскать.

Я понял, что больше не хочу есть.

– Уверен, что ее судьба сложилась не так ужасно, – сказал я, вытирая пальцы.

– Не знаю. Я слышала много песен. Кто-то говорит, что ее продали в рабство в Хур. Кто-то – что она получила в награду земли. Но уверена, песни о том, что она стала наложницей парла, лгут: я никогда не встречала ее в Мераи.

Я давно не вспоминал о Челии.

Быть может, она, как и я, чахла в какой-нибудь промозглой темнице. Но скорее всего, ее просто швырнули в Ливию. Возможно, вот эти рыбы, которых мы едим за этим столом, кормились ее гниющим трупом. Я думал, что нанесенные Челией душевные раны исцелились, пусть я по-прежнему был слеп, однако Аллессана мгновенно пробудила ту боль.

Челия. Освобожусь ли я когда-нибудь от нее? Узел желания и любви, переплетенных с ужасом и яростью. Я не хотел плакать – да и не мог из-за причиненных Челией увечий, – но мне не нравилось чувство в моей груди.

Рука Аллессаны робко коснулась моего плеча.

– Мне жаль. При нашей прошлой встрече вы показались мне добрым. Я бы не пожелала вам такой участи.

– А, доброта… Да, я добр. Думаю, только поэтому все еще жив. Если бы мои враги думали, что я способен на малейшую жестокость, меня бы давно похоронили. Абсолютная безобидность – вот что спасло мне жизнь.

Я не скрывал горечи.

– Рада, что не участвую в серьезных интригах, – сказала девушка.

Во мне вспыхнуло раздражение.

– Я тоже думал, что не участвую в интригах. – Я повернулся к ней, раскрыв глазницы, насколько позволяли шрамы. – Но очевидно, я недостаточно хорошо их видел.

Она отпрянула.

– Ай! Вы…

– Урок, – резко произнес я. – То, что вы слабая карта в чьей-то руке, вовсе не означает, что вами не сыграют и вам не грозит опасность.

– О чем вы говорите, дорогой Давико?

Это калларино обратился ко мне через стол, и его слова привлекли внимание всех присутствующих. Как обычно, он говорил масленым голосом, самодовольный и снисходительный. Прибыло новое блюдо. Суп с помидорами и острым перцем, одновременно холодный и жгучий.