– Я отрежу кусочек, чтобы все видели. И Сотня имен отрежет по кусочку, чтобы все видели. И имена за этим столом – если они добрые, преданные наволанцы – тоже отрежут по кусочку, чтобы все видели.

Собравшиеся за столом люди, которые собачились, протестовали и высмеивали калларино, теперь хранили молчание. Остался лишь один голос и одна власть: Борсини Амофорце Корсо, правитель Наволы.

– Каждый архиномо отрежет кусочек, и мы поджарим его жирные ягодицы, закоптим бедра, выдернем ребра, запечем щеки и засолим пальцы – и он будет питаться самим собой, пока не превратится в жирного извивающегося червя, алчущего пищи и не способного остановиться… И все равно мы не убьем его, потому что, сиана Фурия, вы правы: это было бы напрасной тратой. Нет, мы оставим его в подвешенной клетке напоминанием о том, к чему приводит измена Наволе. А потом я уморю его голодом. Червь Регулаи будет умирать медленно, безрукий и безногий, корчащийся, отчаянно желающий сожрать еще хотя бы кусочек себя. Так будет наказан раб, и так Навола станет единой.

На стол словно опустилась пелена. Гости неловко шевелились, потрясенные жестокостью того, что предлагал калларино. Однако разделения власти больше не было.

– Вы одобряете, моя дорогая? – спросил калларино, возвращаясь к трапезе. – Это меньше похоже на поспешность и больше похоже на план?

– Это… – Казалось, Фурия не может подобрать слов. – Это выглядит приемлемо.

– Я очень рад. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то решил, что я не делаю полезные примеры из своих врагов.

Глава 58

Глава 58

Калларино снова бросил меня в темницу, но теперь Акба каждый день приносил мне обильную пищу, сдобренную дорогими специями.

– Еда со стола самого калларино, – ворковал Акба. – Кушай, моя свинка. Толстей, моя свинка.

Толстей, моя свинка.

Фаты свидетельницы, я ненавидел этого человека. И еще больше ненавидел самого себя, когда сдавался и ел.

Я по-прежнему был голодным, а потому, конечно же, ел, хотя меня и переполнял ужас. Потом я переставал есть, борясь с соблазнами сладких пирогов, густых похлебок, бараньих ног, – и тогда пища накапливалась, и приходили крысы, и я, самая крупная крыса, дрался с ними за еду.

Калларино крыс. Парл грызунов. Султан вредителей.

Я болтался между жердями голода и изобилия, аскетизмом босоногого монаха и чревоугодием Калибы. Я сражался в битве человеческого достоинства и волчьих инстинктов.

Наконец, раздувшись от еды и испытывая отвращение к самому себе, я решил хотя бы лишить калларино удовольствия. Он не осуществит придуманные им пытки. Я возьму под контроль свою волю. Я не стану принимать его угощения. Я заморю себя голодом.