А потом он атаковал.

Я попытался отдернуть руку от глаза, но дракон уже заполнял мой мозг, продвигая вперед свое змеиное тело – захватывая контроль над моим. Он заставил мои пальцы сжаться, как когти. Заставил зубы оскалиться, как клыки, – и продолжал впиваться, зарываться в меня. Дракон поселился во мне так же, как когда-то поселился в окаменевшем глазу. Он вторгался, втискивался в крошечные уголки моего черепа… Я взвыл и принялся царапать ногтями пустые глазницы, пытаясь вырвать его.

Дракон взревел. Я зажал уши и заорал от боли. Прибежавший Акба требовал, чтобы я замолчал. Он кричал и колотил по решетке кочергой, но то был зуд комариных крыльев, далекий и едва слышный в сравнении с ревом великолепного создания, что заполнило мой разум. Сравнить это можно разве что с огромной волной, которая уничтожила Наволу в древние времена, ничего не оставив на берегу. Целый город просто исчез, поглощенный морем, – и точно так же меня поглотил дракон.

Я барахтался в пене его воспоминаний – обломок дерева, тонущий под напором тысячелетий. Я познал, каково это – разрезать чистое небо, с силой взмахивая крыльями, поднимаясь все выше. Я познал, каково это – оглядывать землю и стрелой падать вниз, точно сокол. Я чувствовал, как складываются мои крылья, когда я несусь к земле, чтобы схватить добычу. Кости хрустнули на моих зубах. Кровь брызнула на язык. Я свернулся и уснул среди высоких, острых скал, что охраняли перевалы Зурома. Я охотился на овец на полях и сжигал людей в городах. Я сидел на утесах из красного песчаника и смотрел, как рождаются и гибнут империи. Я хватал когтями верблюдов и уносил прочь, чтобы съесть, оставляя караванщиков умирать от жажды в пустыне, из которой нельзя выбраться пешком. Я летал и кормился. Летал и спаривался.

Я летал.

А дракон по-прежнему наступал. Его чешуя царапала мой череп изнутри, когти оставляли в нем трещины. Он свернулся в моем сознании, извиваясь и скользя, обживаясь, а потом напряг тело – и мой череп лопнул, потому что был слишком мал. Я раскололся. Я заорал, и кровь хлынула из ушей, из носа, из разрушенных глаз. Я кричал и кричал, пока не охрип, а тварь продолжала расти. Каждый ее изгиб ошеломлял. Меня ловили, глотали, давили и жгли. Я бежал и прятался, но чудовище продолжало наступать. Я умирал. Най. Меня убивали.

И все же…

И все же я не погиб.

Я вцепился в разрозненные фрагменты своего я. Воспоминания о Ленивке, воспоминания о Пеньке, воспоминания об отце, о Каззетте, о пьяных вечерах в «Медведе» с друзьями, об игре света в белых тополях, о чем угодно…