Не знаю, изменял ли он маме, может, он пользовался тем, что является перспективным автором, и приставал к молоденьким женщинам. Но мама всегда защищала его передо мной, даже если сама больше не выдерживала того, каким стал его характер и какой образ жизни он ведет. Когда я достигла подросткового возраста, она уверяла меня, что никаких проблем у них нет, особенно тех, что касаются других женщин. Но, чтобы она ни говорила, в моих глазах отец был типичным творцом, эгоистичным и не умеющим трезво оценивать реальность.

Только когда я выросла, я начала понимать, что он практически всегда был пьян, за исключением тех случаев, когда писал. А позже узнала и то, что он материально зависел от мамы и денег ее семьи, ровно до тех пор, пока не достиг определенного уровня известности и не стал профессором, только тогда он смог начать обеспечивать нашу семью. Наверняка мама была удивлена тому, что отец наконец-то взял на себя роль главы семьи в финансовом плане. Для меня же это было лишь еще одним неплохим предлогом для оправдания ее снисходительности к нему. Если мы уезжали в путешествие или подолгу отсутствовали дома, то, вернувшись, заставали его пьяные посиделки с друзьями. Мама же, не говоря ни слова, будто бы понимала его чувства, накрывала на стол и удалялась. Я понимала, что щедрый, свободолюбивый, такой серьезный и деликатный образ отца, которого я так любила в детстве, сохранился в памяти, и это помогало мне не относиться к нему с пренебрежением. В итоге я дошла до той точки, когда не могла больше жалеть маму и то, какой жизнью она живет, но и критиковать ее тоже была не способна. Удовлетворенность моей матери заключалась в укрощении самой себя, других мыслей у меня не возникало. Хотя я была близка к тому, чтобы просто отказываться верить в это.

Меня невероятно раздражали все писатели. Это касалось и отношения к людям возраста моего отца. Но по мере того, как социальный статус отца рос, молодые люди, что постепенно начали окружать его, вели себя крайне комично. Они были заняты тем, что говорили друг другу лестные слова, будто они тесно дружили. Удивительным было то, что они были невероятно утонченными в выражениях, в них чувствовался ум, они не звучали как пустые слова. Часто я открывала окна, чтобы проветрить помещение, или просто уходила из дома, пытаясь избежать едкого сигаретного дыма и выпивших людей. Но бывали и дни, когда я притворялась спящей, лежа в углу своей комнаты и внимательно вслушиваясь в то, что эти люди говорят. Больно было это осознавать, но порой их речи были настолько прекрасны, что мне хотелось стать их частью, было даже в какой-то степени отвратительным понимать, что иногда я тоскую по этой боли.