Люди, которые были знакомы с моим отцом еще до того, как я появилась на свет, много рассказывали мне о нем, о той его стороне, которая была мне незнакома. В отношениях детей и родителей это частое явление. Когда ты взрослеешь, наступает момент, когда ты начинаешь понимать своих родителей. Просто до сих пор ты не знал, какими людьми они были. Я не хотела думать, что воспоминания, которые они сохранили об отце или о той жизни, которую сами хотели помнить, были неверными. За моими благими намерениями лучше понять что-то на деле скрывалось безразличие, потому как я считала, что нет необходимости в том, чтобы вникать во все сложности жизни отца. Для тех людей, что говорили о нем, важнее были их собственные воспоминания и убеждения, им было важно не повредить их. И это была та грань, за которую я не могла ступить. Я не имела права возражать против того, как кто-то другой рассказывал или интерпретировал важные вехи жизни моего отца. Только вот когда я стерла пятна с картины его жизни и решила сохранить его как черно-белую фотографию того времени, по которому я ностальгирую, моя жизнь тоже стала будто бы пригвожденной к двумерному миру. Если бы мне постоянно не говорили о том, что я неправильно все воспринимаю, я, возможно, все дальше пыталась лучше понять отца. Если бы мне не твердили о том, что я должна простить его, я бы не думала о нем как о человеке, которого не могу простить. Я полагала, что смогу убежать, если буду молчать. Думала, что про меня все забудут. Но сила чувств, сохраненных в одной маленькой открытке, которые кричали о том, что нужно помнить об этом вечно, была невероятно сильна.

С другой стороны, мне все равно хотелось избавиться от досадных чувств по отношению к отцу. Моя ненависть и тревога были патологическими. Была ли я единственной дочерью, чью любовь предал отец? Живут ли другие с теми же эмоциями, что и я? Восхваляют ли они себя так же, как я? Вдруг я сама, а не кто-то другой, соединила себя с тенью отца? По этой причине я не стала отказываться от написания статьи к пятнадцатой годовщине со дня его смерти. Человек, являющийся учеником моего отца и литературным критиком, связался со мной за год до мероприятия, чтобы суметь меня убедить. Он лучше, чем кто-либо, знал, что я отклоняла эту просьбу несколько раз, и, наверное, именно поэтому решил приложить больше усилий к тому, чтобы я согласилась. Игнорируя мои отказы, он не отставал от меня более трех месяцев. Те воспоминания, которые я сохранила об отце, были неважны для этого человека. Для него было важно, чтобы отец мог оценить его старания. Это говорило об уровне уважения и привязанности к нему.