Отец всегда старался не обобщать персонажей, которых он ваял словами в своих романах, поэтому я думала, что мне не стоит обобщать мнение о его книгах. Пусть он и не был выдающимся писателем, неоспоримым фактом является то, что он писал романы, акцентируя внимание на особенных темах. Он остро воспринимал абсурдность жизни, но при этом никогда не относился к людям цинично. Стиль его письма скорее был созерцательным, в нем скрывался слабый, но все же оптимизм, иногда в нем мелькала благочестивость, тексты казались философскими, а порой и религиозными. Даже когда дела шли не так гладко, и никто, осторожничая, не осмеливался протянуть ему руку, его решительность, как автора, в моменты проблескивающих впереди даже малейших возможностей вызывала восхищение. Отец был плодотворным писателем, но я знаю, что создавать истории, не испытывая при этом сложностей, было бы нелегко. Его романы были такими. Человек, сущность, само существование, противоречие, сомнение и надежда. Красота пронзительной печали. Чрезвычайно обыденный мир, видимый словно сквозь ткань, настолько тонкую, прозрачную, что можно рассмотреть практически все. Для того чтобы написать такое, человек должен терзаться, быть разочарованным, находиться в глубокой депрессии. Но что полезного в таком литературном достижении? Оптимизм и надежда для прожженного пессимиста.

Литература обманывает людей. Как и все другие виды искусства, возможно, даже более других, литература ослепляет. Она тревожит умы читателей, доминирует над нашими эмоциями при помощи слов, языка. Смысловое пространство, которое редко когда можно как-то контролировать, которое невозможно подавить логикой, это некая сферическая сущность. Зачастую выдающиеся произведения описывают такими словами, как «искренность», «умиротворение», но все это лишь риторика. Правда в этом случае не является необходимым условием хорошей работы. Отлично проработанное произведение сильнее овладевает читательским разумом, и тогда книга способна ослепить его иллюзией истины. Для меня несоответствие между той жизнью отца и его коллег, которую я помнила, и той жизнью, которую они изображали в своих романах, было ярким свидетельством подобного обмана.

«Я понимаю, что мне повезло, ведь благодаря своим романам я смог мечтать о лучшей жизни».

Отец произносил подобные слова не единожды. Он также часто заявлял, что страдал из-за незрелости. А потом садился и снова начинал писать с грустью на лице, и я не могла его не жалеть. Я любила этот его образ больше, чем кто-либо другой, и понимала значение сказанного им иначе, но яснее, чем кто бы то ни было. Вместо того чтобы пытаться понять жизнь, сочиняя романы, он был одержим мечтами о мире, в котором ему не приходилось бы брать на себя ответственность. Его боль была продуманной отговоркой, чтобы он мог обманывать самого себя. Когда отец чувствовал, что не может больше писать романы, которыми он сам бы был доволен, хоть он был уже стар, он решил свести счеты с жизнью. Для него это было как нечто само собой разумеющееся, а я даже вообразить не могла, что это действительно так. Но реальная жизнь не представляла для него никакой ценности. Возможно, он просто не ощущал этой реальности, ее для него могло не существовать. И я не обижаюсь на это. Просто отец стал жертвой собственных произведений.