– Я решил не сердиться на тебя, – сказал он.

Ответ Токифуйю утонул в дожде.

– На себя, да. Потому что из твоих действий я извлекал выгоду для себя, но ни разу – для тебя. Знаю, ты думаешь, что заслужил мою обиду, – и потому ее не будет. – Нацуами обхватил Токи за плечи, заставил разогнуться. – Несчастным был ведь не только я, правда?

Токифуйю сник. Огонь бурлил в уголках его глаз. Он яростно замотал головой:

– Даже не сравнивай!

– Ох, Токи. – Нацуами смахнул с его щеки пылающую слезинку. – Нет никакого смысла сравнивать.

– Слушай, Хайо, об этом надо написать пьесу, – сказала Мансаку, глядя на громко всхлипывающего Токифуйю, который вцепился в грудь брата и ронял огненные слезы. Те стекали в воду и превращались в призрачные струйки пара. – Хоть трагедию, хоть комедию. Но в любом случае с фейерверками.

Тридцать 大祓

Тридцать

大祓

Каждая старая гора, дерево, река, дорога, остров, сыгравшие свою роль в человеческой судьбе и удаче, имеют своего бога. У острова Оногоро также есть свой бог, очень древний.

Пьеса син-кагура закончилась целым фонтаном синих лент и серебристых лепестков из рисовой бумаги под настоящий шквал аплодисментов.

– Благодарим вас за внимание! – с низким поклоном обратился к залу актер. Это был младший из братьев Кога. – Мы пронесем память о Китидзуру Кикугаве через все будущее нашего ремесла. Поддержите нашу новую труппу – меня зовут Умедзо Кикугава. Благодарю вас и до новых встреч!

Зрители расходились. В проходах появились лоточники: они предлагали цветные снимки Умедзо Кикугавы, бумажные веера и амулеты на счастье – с храмовой печатью Волноходца. Люди со смехом читали предсказания и развешивали их на перила и деревца в горшках. По всему Оногоро, украшенному лентами, летали серо-голубые бумажные фигурки.

Хайо остановила лоточника со стопкой тонких буклетов:

– Почем?