* * *

Победителей встретили серые равнины, на которых лежал такой же серый из-за зимы Элегиар. Ветра разгонялись, выли, залетали в него вместе с криками победы. После причудливых красных земель Нор’Эгуса элегиарская серость, которая прежде воспринималась многими как должное, теперь удивляла своей неброскостью.

На протяжении дня ратники въезжали в Элегиар.

Стоило последним повозкам, в числе которых была клеть с узником, миновать городскую арку, как Абесибо Наур вдруг испустил дух. Он разбил свою голову о железные прутья. Его не успели остановить – столь быстро это случилось. Юлиан долго глядел на его окровавленную голову, поражаясь силе бушевавшего внутри безумия. Удивлялись и все прочие, не зная, что как советника настигло проклятие короля, так это же проклятие теперь настигло и бывшего архимага. Согласно предсказанию, он стал свидетелем победы Элейгии.

Позже Юлиану доложили о том, что с его отцом, Иллой Ралмантоном, произошла нежданная беда и он находится при смерти. Юлиан оставил вместо себя младшего мерифия, юркого вампира, и тотчас послал кобылу по улицам вперед войска. К особняку он подъехал уже вечером, когда моросил неприятный дождь. Сняв промокший шаперон, золотую воронью маску и отяжелевший плащ, он был запущен внутрь покорными рабами. В анфиладе пышно убранных комнат ему навстречу выбежал майордом.

– Как это случилось? – холодно спросил Юлиан.

– Споткнулся на лестнице и упал, – докладывал тот. – Очень плох! Но как хорошо, что вы здесь!

– Что конкретно говорят лекари?

– Будто ему осталось недолго. Ни на что не реагирует со вчерашнего дня… потерян, слаб. Кровь приходится вливать через золотую трубочку, которую нам доставили целители.

В покоях, где у стены возвышалась огромная кровать, застланная алыми простынями, лежал под пышным одеялом старик Илла. Он лежал неподвижно. Его лысая голова, которую обрили, чтобы излечить раны, казалась совсем крохотной на фоне огромнейшей постели, будто то лежал старый ребенок. Когда к нему вошли, советник не шелохнулся. Он так и продолжил разглядывать из-под полуприкрытых глаз, пустых и обездвиженных, разубранный парчой потолок.

Юлиан подошел ближе, остановился у края постели. Но и тогда Илла не отреагировал. Руки его покоились поверх одеяла, практически идеально разглаженного. С них сняли все перстни. И пальцы стали так тонки и сухи, будто веточки у ветхого дерева. От старика больше не пахло его любимыми цитрусовыми духами, только горькими лекарствами. Юлиан присел, замер на некоторое время, разглядывая безмолвного старика. Затем тихо спросил: