Известие о том, что Юлиан Ралмантон желает отбыть из дворца, никого не удивило. Всем казалось естественным, что, застав больного отца и убитую невесту, молодой придворный пустится в путешествие. Тем более не он единственный собирался уехать. Другие, такие же молодые, как и он, уже отправились прочь из Элегиара. Причем многие вернулись в захваченный Нор’Алтел, но уже с бумагами о назначении на разные должности. После восстановления он обещал вновь стать важным городом, лежащим на торговом перепутье между плодородным Айрекком и объединенными Нор’Мастри и Элейгией. Многих манила эта сказочная жизнь под пальмами. В дальнейшем отделившиеся аристократы так плотно осядут там, что от них пойдут свои семьи, свои ветви, в будущем считающие себя не связанными с Элегиаром.

Но это произойдет позже и будет уже совсем другой историей.

А пока оставшаяся во дворце мастрийская знать искренне веровала, что империя на деле является не Элегийской, а Мастрийской. Расчет короля Морнелия, назвавшего своего внука в честь Элго Огненного, сработал как нельзя лучше. Мастрийцы думали, что именно их владыка сейчас растет в закрытых покоях, что он восславит их народ и со временем божество Фойрес станет главным в пантеоне богов, сместив даже Прафиала. Эта присущая южным людям гордыня остро чувствовалась и в их поведении, и в их одеждах, которые они лишь отчасти сменили на местные, и в их молитвах.

В один день, незадолго до дня Гаара, на аллее Праотцов в честь победы устроили большой пир. Было ненастное серое утро. Между ногами огромных мраморных статуй, белеющих на фоне скудного пейзажа, поставили множество столов. Столы протянулись почти на милю, и с них кормили отдыхающих паломников, философов, не имеющих собственного богатого дома или чина, столичных нищих поэтов и менестрелей. В общем, всех людей духовных.

Король Морнелий восседал со своей женой на помосте, окруженном магическим щитом и почти сотней магов, пока у столов вовсю пировали. Между чаркой дешевого вина и порцией пышного хлеба все восхваляли величие слепого правителя. Все делали вид, что он действительно велик, а не полулежит сейчас в резном кресле, развалившись, и не глядит апатично, отвесив челюсть. Вздыхающая королева постоянно пыталась привести своего супруга в порядок. Однако Морнелия, похоже, его вид не заботил, на его лице отражалась великая скука и усталость от жизни.

Между тем королева увидела Ралмантона среди знати, пришедшей скорее облобызать ноги священной семьи, нежели посмотреть на нищих оборванцев. Они оба встретились взглядами, и Юлиан вежливо поклонился. Наурика едва опустила голову, и в глазах ее явно читался укор: она знала об отъезде, но не приветствовала такое решение. Сжав до белизны тонкие губы, она следила, как, откланявшись, Юлиан направился к церемониймейстеру, с которым собирался выехать на охоту в ближайшие дни.