А вот вытащить один мешок он может!

Момо действовал быстро. Он вообще не любил слишком долго думать и искренне полагал, что самые гениальные идеи приходят в голову неожиданно. Приняв облик ближайшего к нему горожанина, он вдруг схватил с закрывающегося прилавка сочную грушу, размахнулся и швырнул ее в голову одному из стражей. После удара по железу груша размазалась липким бело-желтым пятном, а воин качнулся скорее от удивления, схватился за свой шлем и повернулся.

Вся охрана ящика последовала взглядом за броском — и вот уже двадцать шесть пар глаз злобно уставились на Момо. А тот помотылял руками в воздухе и издевательски расхохотался:

— Эй, камнеголовые! Юронзии-мордонзии с песком вместо мозгов! Ха-ха, говорят, у вас вместо жен верблюдицы!

С бешено бьющимся в груди сердцем, видя, как толпа в испуге отхлынула от него, он кинулся прочь. За ним с перекошенными лицами бросилась и часть юронзийской охраны, пока другая, состоящая из гвардейцев Элегиара, пыталась их остановить. Юронзии были вспыльчивыми, поэтому Момо знал, что они не могли не ответить на такие оскорбления. Когда юронзии с бранью принялись расталкивать толпу, отчего все падали друг на друга, началась неразбериха. Момо же юркнул за прилавок, пополз за ящиками с виноградом, чтобы скрыться из виду. И там почувствовал, как сумка зацепилась за что-то. Ненадолго он запаниковал. Сейчас его догонят! Но сумку не бросил, вцепился в нее, потянул, ибо там лежали честно награбленные кошельки. С трудом вытащив ее, он выполз уже тоненьким мальчиком с другой стороны ящиков и нырнул в толпу, держа на бедрах спадающие шаровары.

Растерявшись, юронзии все же нашли взглядом испуганного горожанина, в облике которого издевался над ними мимик. И бросились уже к нему, размахивая огромными кулаками. Завязалась драка, которую попыталась утихомирить гвардия. Момо шустро обежал повозку, увидел прореху в окружении и кинулся коршуном к поклаже. Он цепанул первый попавшийся мешок, кажется полуоткрытый, и во весь опор помчался в проулок, роняя по дороге штаны.

От несчастного горожанина, которого подставил Момо, все-таки оттащили обиженных пустынников.

— Ах ты ж земляная паскуда! — рычали те. — Gordo ot! Dozhenkorjo! Сдохни! — позабыв о ящике, который и так нельзя было украсть, они били горожанина.

— Подождите! — кричали стражники. — Это не он! Тот по-другому был одет!

И когда пелена ярости спала с глаз юронзиев, они действительно заметили, что рыдающий мужчина у их ног, перемазанный с ног до головы в крови, одет совсем иначе, нежели тот, который завязал потасовку. А Момо уже с хохотом несся к своему дому. С тем безумным хохотом нищего, нашедшего клад. И хотя ноги его подкашивались то ли после такой отчаянной храбрости, то ли от слабости и шаровары постоянно слетали до колен, но хода он не сбавил. Тьма уже осела на Элегиар, поэтому даже сквозь полуоткрытую горловину мешка юноша не мог разглядеть, что за ценность скрывается внутри. Но он был невероятно взволнован!