— Это не из дворца, — качнул головой Илла, ибо он действительно ничего не знал.

Юлиану, который двигался чуть поодаль, оставалось лишь незаметно улыбнуться, понимая, какую лестную оценку только что заслужил Момоня. Он жадно вслушивался в каждое слово.

— Бессмертие, Илла… — архимаг не поверил сказанному. Его тяжелый взор лег на советника и не отпускал. — Даже немногим из реликтов дано перерождаться, а те же, кого магия наделила сей способностью, не торопятся являть себя миру. Не зря фениксы улетели еще на заре мира в Красные горы. Они боятся. Боятся не тех фанатичных глупцов, что молятся им, хоть их молитвы пусты. А нас, Илла… Ты все понимаешь, как и я… Нас объединяет одна цель. Бессмертие надо изучать.

Илла задумался. Он посмотрел на свои обтянутые сухой кожей, как пергаментом, руки. Посмотрел на свои пальцы, которые унизывали перстни стоимостью, равной цене войска. Старика везде обрамляли золото, бархат, парча и драгоценности, однако обрамляли они не молодое дерево, а старую палку, готовую вот-вот сломаться от собственной немощности.

— Я узнаю… Дам ответ позже… — только и шепнул Илла, нахмурившись.

Они расстались. Пока Илла Ралмантон со своей свитой находился в канцелярии, Юлиан размышлял, как ему поступить. Поначалу он думал обратиться к Дзабе, чтобы передать ему птенца. Однако теперь его решение изменилось. Обдумывая поступок советника, который не допустил резни, он начал приходить к мысли, что передавать феникса кому бы то ни было опасно.

Во-первых, столь явное свидетельство вины архимага приведет к открытому противостоянию, которое — как искра в пламя — может обернуться кровопролитием.

Во-вторых, посол был достойным мастрийцем, сыном своего народа, верным и преданным, и Юлиан втайне восхищался им, как всегда восхищался теми, кто чувствовал себя единым со своим народом. Но в Дзабанайе, мечтавшем о подвигах великого короля Элго, проросли семена честолюбия, которые увидел и благодушно воспринял Илла. Видел их и Юлиан. Не грозит ли фениксу, который еще не может постоять за себя, опасность от столь яростного фанатика? Не сменится ли клетка Абесибо на золотую клетку идолопоклонства?

В-третьих, за феникса, который попал в руки юронзийцам, явно было уплачено слишком много, чтобы с его судьбой считались. Цифр Юлиан не знал, но предполагал, что за легендарную птицу Абесибо Наур мог выложить куда больше, чем хотел выложить за невосприимчивого к магии раба. В таком случае Уголек, попади он в любые руки, станет лишь предметом манипуляций. Вера… Война… И все из-за одного реликтового демона из легенд о короле Элго.