Чуть позже феникс почистил отросшие перья, которые отливали черным металлом, деловито попрыгал по гнезду и скинул оттуда жилетку, которую Момо посмел положить туда по неразумению. А после он перепорхнул на подоконник, клювом откинул крючок, державший створки, и, вытянув голову, стал смотреть на улицу. Благо съемная комната располагалась на самом верху, под чердаком, а сам чердак был нежилым из-за огромных дыр в крыше, поэтому можно было не переживать, что его увидят.

Вид снаружи был неказистый, улочка — грязная, холодная, со следами испражнений и помоями. Куда ни глянь, везде взор упирался в каменные стены домов и побитую черепицу. Балконы, порой подпирающие дома напротив, заколотили досками. Многие окна тоже были наглухо закрыты или обмазаны глиной.

Но Уголька разбирал интерес, и он так и простоял, согнув шею, почти до полудня. Незаметно для других он наблюдал за замотанными в шаль и шапероны женщинами, за ребятней в тряпье, что иногда забегала сюда, за сокращающими путь мужчинами. В глазах его иногда полыхал и сворачивался в искру огонь. С жадностью феникс следил за всем, чего не доводилось видеть в Красных горах. Человеческий мир пугал его и вместе с тем завораживал. Наконец из-за дальнего угла в серый полумрак нависающих домов завернул Момоня, который был явно не в духе. Рядом с ним шел высокий и длинноногий Юлиан и снова чему-то поучал, читая сентенции, отчего на лице юноши разливалась такая тоска, что Уголек даже насмешливо клекотнул.

Когда шаги послышались в обшарпанном коридоре, а затем зазвенели ключи, феникс уже подпрыгивал возле двери. Юлиан вошел первым — его не было здесь два месяца из-за приказа старика Иллы не покидать особняк. И увидел он высокую, крепкую птицу, у которой из-под маховых перьев еще кое-где пробивался черный пушок. Уголек был полностью черным. Зубастый клюв, пугающий одним видом, умные, но лукавые глаза с нависшими над ними надбровными дугами, гребень на голове и величественные крылья, способные застлать небо, — было чем восхищаться.

Тряхнув головой, украшенной перьями, как короной, Уголек прыгнул к вампиру. Он забрался к нему на руки, оцарапав когтями шаровары. Впрочем, Юлиан не рассердился и с радостью ощутил, как потяжелела птица, да еще заметил, какой бардак царит благодаря ее усилиям.

— Правду Момо говорит: еще немного времени — и ты съешь его! Уж как подрос, в карман не спрятать! — рассмеялся Юлиан. — А каков бардак, Уголек! Нарочно такой не устроить силами всей гвардии города. Вот это ты мастак! Привык, что за тобой все вычищают в две пары рук и не ругают?