Отовсюду доносилась разнообразная речь. Вот будто гортанно рычали жители южных окраин Элейгии. От их земель было рукой подать до Нор’Мастри, а оттуда и до юронзийских песков, где также гортанно рычали на своем языке все подряд. Вот в зале со стороны беседок раздался переливчатый звон голосов — и Юлиан узнал ноэльские мотивы, вытянул шею, опасаясь увидеть знакомые лица. Однако здесь были всего лишь аристократы из Аль’Маринна. Близость к Детхаю и Ноэлю тоже отразилась на их диалекте. У вздувшихся корней черного платана, грозно нависшего над большой толпой, стояли приехавшие из Багровых лиманов гости — все сплошь в черном, словно траурное шествие. Но более всего было знати, уже знакомой Юлиану: с говором твердым, но осторожным, с костюмами южными, но еще имеющими оттенок Севера — элегиарской знати.

Где-то на площади прозвенел колокол, отсчитывающий десятый час ночи. Это стало сигналом. Гости всколыхнулись, заспешили к анфиладе залов на третьем этаже, чтобы быстрее присоединиться к пиру. Однако пускали их туда не торопясь, потому что всех проверяли. Маги шептали заклинания, веномансеры водили носами, как охотничьи псы. Все оружие: мечи, кинжалы — оставляли в специальной комнате под надзором преданной королевской гвардии.

Отпросившись, отделился от свиты Габелий и исчез в переходе к Ученому приюту. Туда уже стекался весь ученый люд для консилиума.

Илла Ралмантон же всматривался в толпу, словно выискивая кого-то. А когда из-за колонны, обвитой древесными символами, показался знакомый алый шарф Дзабанайи, то советник кивнул в приветствии и застучал тростью к мраморной лестнице. Дзабанайя, на ходу раскланиваясь в привычной пылкой манере, последовал за своим покровителем.

— Да осветит солнце ваш путь! — страстно произнес он.

— И твой путь пусть будет светел, — с вежливой улыбкой ответил Юлиан.

— Поторопимся, — отозвался сухо советник. — Скоро прибудет Его Величество с семьей. Негоже встречать святейших особ на пороге зала…

Он заторопился как мог при своем здоровье. За ним двинулся высокий Юлиан и Дзаба — щуплый, но очень энергичный. Вдвоем они так поразительно отличались друг от друга — и внешностью, и движениями, — что напоминали лед и пламя. И пока Илла Ралмантон хмуро глядел из-под бровей на придворных, мастриец вдруг потянул Юлиана на себя, чтобы склониться к его уху и остаться неуслышанным. Его лицо осветила лукавая, честолюбивая улыбка.

— Ты помнишь, что я говорил? — шепнул он.

Юлиан оглядел наряд мастрийца, и до его слуха донеслось, как едва слышно трется у того укрытая под нарядом кольчуга.