Слова торговца его разозлили, и Дарт пожалел, что заговорил с ним о Флори. Виноватым остался безделушник, за что его оттеснили в глубь сознания, уступив бразды правления циркачу, которому не терпелось воплотить задуманный план. Больше не теряя времени на праздные шатания, Дарт отправился в домографную контору.

Вместо господина Холфильда на аудиенцию к местному управленцу прибыл газетчик из «Хроник Пьер-э-Металя», готовящий материал о домографах. Он вооружился убедительной историей, блокнотом, карандашом и напористостью – всем, без чего не обходился ни один репортер. А любой из них воображал себя важной персоной: искателем правды, пытливым исследователем или поборником справедливости.

Образ дотошного газетчика из провинции помог ему добиться расположения местного домографа – болтливого и немного нервного господина, который с раздражающей частотой подкручивал свои залихватские усы. Он не упустил шанса предстать в лучшем свете, а потому речь его свелась к перечислению заслуг и званий, раскрытию амбициозных планов, а также истории создания единственной в своем роде системы Удержателей, контролировавших популяцию безлюдей. Главное, что Дарт вынес из разговора, – домограф управлялся с безлюдями сам, приглядывая за немногочисленными подопечными, как заботливый хозяин. Вот чей образ когда‑то вдохновил Флори, вот кто виноват в том, что долгие годы она пребывала в неведении, как устроена жизнь безлюдей в других городах. И Дарта ждало такое же разрушение иллюзий, когда он вдруг осознал, что допустил ошибку, пытаясь обвинить во всем бунтующих лютенов. В Лиме их попросту не было, а пострадавший безлюдь был. Выудить информацию о нем, не вызвав подозрений, оказалось не так просто, но Дарт смог добиться ответа.

История безлюдя началась во времена первой эпидемии, когда островная лихорадка охватила все южное побережье. Лечебницы были переполнены, и тогда врачеватель превратил свой дом в приют для больных. Место прозвали Домом исцеления: в его стенах спасли много жизней, а когда эпидемию удалось побороть, он опустел. Никто не решался ни заселить его, боясь, что в нем остались следы болезни, ни снести, признавая его памятником благодетели. Так в Лиме появился безлюдь и жил он, пока неведомая сила не вторглась в него. Дверь, в которую стучались сотни нуждавшихся в помощи, исчезла, обнажив хартрум. Домограф лично обнаружил пропажу, когда приехал с осмотром. Никаких улик, никаких свидетельств, только домыслы следящих, обвинивших в краже бродяг.

Дарт сомневался, что пропавшая дверь могла найтись в одной из хибар, что строили в трущобах, и хотел сам осмотреть место. Домограф согласился сопроводить его к разрушенному безлюдю. Теперь это был обычный заброшенный дом. В нем пахло зимним лесом: гнилым деревом, холодом и прелой листвой. Она и впрямь устилала пол, проникнув через прореху в крыше. Обнаружив это, домограф сразу начал стыдливо оправдываться, нервно дергать себя за усы и сетовать на суровые погодные условия, непривычные для южного климата. После такого пятна на репутации смотрителя, он поспешил закончить осмотр, пока не нашлось других проблем, за которые пришлось бы краснеть перед хроникером.