Наконец Гаэль ушла. Заперла дверь, наказала Призраку охранять дом и растворилась в вечерних сумерках. Флори выждала немного, прислушиваясь к звукам снаружи, а потом осмелилась выскользнуть из постели.

У нее было достаточно времени, чтобы все обдумать, поэтому сейчас она действовала быстро и четко. Оделась в теплые вещи, подхватила лампу и спички с каминной полки, вытряхнула из саквояжа Гаэль последние пару монет, рассовала по карманам запасы еды на случай, если путь затянется. Напоследок она оставила самое неприятное и, поборов страх, поднялась на чердак за микстурой. Смелости придавал Призрак, сопровождавший ее, и Флори не сомневалась, что он сможет защитить ее, если безлюдь снова решит напасть.

Дверь в хартрум была затворена, но даже это не могло заглушить размеренный скрип, похожий на звук старого кресла-качалки. Проведя взаперти несколько дней, Флори привыкла к нему и перестала замечать дыхание безлюдя, а сейчас оно стало лишним напоминанием, что пространство живое… и опасное.

Она толкнула дверь и, подняв лампу повыше, осторожно заглянула в комнату. Теперь и перед ней открылась картина безумства, заставившая Гаэль думать, будто она сама нанесла себе увечья. Все так и выглядело: разбросанные склянки, осколки битого стекла, темные пятна крови на полу и стене. Здесь не было никаких лап и когтей, способных вспороть кожу. Убеждая себя в этом, Флори осмелилась войти. Она не провела в хартруме и минуты. Схватила чашку с микстурой и вылетела прочь. Призрак встретил ее у порога, виляя хвостом, решив, что Флори принесла с собой лакомство. Чтобы не разочаровывать его, она достала из кармана пальто кусочек хлеба, припасенного в дорогу.

Простившись с Призраком, она подошла к двери, проверила паз замка и плеснула микстуру из чашки. При соприкосновении с живым металлом жидкость зашипела, испаряясь, и несколько секунд спустя замочный механизм щелкнул.

Путь был свободен.

Первые шаги дались тяжело, будто она боялась того, что ждет ее за пределами безлюдя. Несколько минут она шла осторожно, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь, а потом, осмелев, побежала, оставляя в рыхлом снегу следы, полные воды. Холода отступили, и даже здесь, в открытом поле, ветер едва ощущался. Свежий воздух овевал ее разгоряченное лицо и призывал дышать полной грудью. Каждое движение, каждое ощущение наполняло ее жизнью, и Флори не остановилась, даже когда поврежденная нога болезненно заныла.

Дом исчез, превратившись в темное пятно, а потом и оно пропало из виду. С ней осталась лишь бескрайняя пустошь, объявшая ее, точно ватное одеяло.