– Теперь ты, – кивнул Эмре сидящей напротив Чеде, блестя глазами. Вокруг костра вновь засвистели и завопили, Эмре – громче всех.

– Ладно, ладно! – Чеда подняла руку, делая остальным знак умолкнуть.

Дождавшись тишины, она завела песню про то, как Бакхи однажды так опьянел, что пошел плясать по всей пустыне, пока не увидел Тааша, стоявшего на горе со скрещенными руками, неподвижно, словно статуя. Бакхи решил сыграть шутку над хмурым богом. Валяя дурака, он спел ему глупую песенку, и вправду – Тааш сперва улыбнулся, а потом и вовсе рассмеялся. Тогда Бакхи украл его смех и сбежал в западные пределы Шангази. Там он посадил смех Бакхи в песок, и на том месте проросли огненные пальмы, которыми знамениты те места. Однако он не ожидал, что даже в смехе Тааша есть доля его пылкого гнева. Огненные финики выросли на тех пальмах – чудесные, редкие. Они согревают тело и заставляют сердце петь, жгучие, как кундунские перцы.

Все захлопали, кто-то пролил в огонь пиво, и пламя взметнулось, шипя. Матрос затянул новую песню, а Камеил встала вдруг и, взяв дюжего стражника за руку, повела его во тьму пустыни. Их уход провожали веселым свистом. К ужасу Чеды, следующей поднялась Мелис и протянула руку Эмре. Он обернулся к Чеде, будто спрашивая позволения.

– Ну? Чего ты ждешь? – спросила она, хотя это было последнее, что ей хотелось сказать.

Эмре обиженно моргнул, опешив на мгновение, но справился с собой и взял Мелис за руку.

Чеда отвернулась к огню, гадая, заметил ли кто, как горит ее лицо.

Сумейя поднялась тоже, но, вместо того чтобы выбрать мужчину, остановилась перед Чедой, сжимая в одной руке саблю, а в другой винный мех.

– Пошли. Бери клинок.

Не сказав больше ни слова, она побрела в темноту, в противоположном от парочек направлении. Сглотнув, Чеда надела перевязь и пошла за ней. Их уход встретили тяжелым молчанием, никто не свистел вслед. Стоило им уйти, как у костра вновь запели.

Сумейя на ходу присосалась к меху, пьяно пошатываясь, и бросила его Чеде.

– Пей! – крикнула она и соскользнула с дюны, скрипя подошвами по песку.

Чеда поймала мех, закинула его на плечо.

Сумейя обернулась.

– Я сказала – пей, Дева, – приказала она своим командным тоном.

Не желая ссориться без причины, Чеда послушалась и сделала большой глоток крепкого грушевого вина, но ее тревога за Сумейю росла. Она раньше никогда не видела Первого стража пьяной или расхлябанной: Сумейя всегда была спокойна и собранна.

Когда шум праздника стих в отдалении, Сумейя пьяно развернулась, едва не упав, и протянула руку за мехом, нетерпеливо щелкнула пальцами, будто подзывала служанку. Получив мех обратно, она вновь сделала большой глоток, да так и осталась стоять, глядя на впадину между двумя дюнами. С ее губ скатилась капля вина, золотистая в лунном свете, и упала на песок. Пустыня немедленно поглотила ее.