У меня в распоряжении была только насмешка, и я обратила ее на мать как оружие:

– Ты сейчас рассуждаешь как тот, кто ничего обо мне не знает. Ты понятия не имеешь, что они со мной сделали. Пятьсот лет я терпела пытки.

– Тогда расскажи мне, – взмолилась она. – Расскажи мне, радость моя, что с тобой сделали люди. Позволь помочь тебе нести этот груз.

Я впилась ногтями в ладони так сильно, что пошла кровь. Я не могла. Не могла ничего ей рассказать. Одна только мысль о том, чтобы сгустить эту боль в слова… я не вынесу. Если дать им вырваться наружу, кто знает, какие другие слова они повлекут за собой и смогу ли я их удержать.

Меня пытали – да. Белая, белая, белая комната. Но дело заключалось и в том, кем я стала. Что творила, когда превратилась в Решайе. Перед глазами в очередной раз возник непрошеный образ мраморного пола и пятерых мертвых детей на нем, и я привычно отогнала его.

– Люди и фейри способны мирно уживаться вместе, – мягко сказала мать. – И ты – живое доказательство этому. Ты же помнишь?

Я помнила темноволосого мужчину, с которым так давно встретилась под лунным светом в Нирае.

– Эф, я вернулась к нему. К твоему отцу – твоему настоящему отцу. Он был наполовину человеком. Когда войны утихли, мы стали жить вместе. Я, он и его брат Эзра, который тоже потерял все. – У нее на глаза навернулись слезы. – Он так сильно любил тебя. Даже несмотря на то, что ему так и не выдалась возможность узнать тебя по-настоящему.

Я помнила, как узнала правду, которую не хотела слышать. И также помнила, как другой отец, с которым я росла, пытался убить меня за это.

– У меня новое тело, – ответила я. – Так что теперь мое происхождение не имеет значения.

– Оно все равно часть тебя, независимо от того, из чего создана твоя плоть. Нельзя убежать от своего прошлого, как и нельзя убежать от своей крови. Ты не сможешь убить в себе это, независимо от того, сколько сердец перестанет биться.

– Кадуан сражается за меня! – прорычала я. – Сражается за всех нас. Как в свое время следовало сражаться тебе.

– Это ничего не изменит, по крайней мере к лучшему, радость моя. Кадуан может разрушить весь мир до основания, но он ничего не исправит. В моменты просветления я тоже мечтала о мести. Но разве смерть гнусного мужа принесла мне хоть какое-то облегчение, если я видела, как рядом умирает моя дочь? Это был худший день в моей жизни. А если Кадуан добьется своего… это будет худший день во многих и многих жизнях.

«И почему эти многие жизни должны значить больше, чем моя? Или жизнь Меджки? Чем жизни всех фейри, которых замучили, похитили и убили люди и, несомненно, продолжат убивать и дальше?» – подумала я.