– Как ты смеешь?! – возмущенно воскликнул он, в несколько широких шагов оказавшись рядом с девушкой.

Незвана вскинула на него удивленный взгляд и, только заметив, куда он смотрит, поняла причину его гнева. Она опустила глаза и побледнела, так что на худеньком лице еще явственней проступили веснушки. Гребень задрожал в ее руках, но пальцы крепко сжались на вырезанных из дерева папоротниковых листьях.

– Воровка! – сквозь зубы процедил Ратмир, и Незвана вздрогнула.

– Это неправда, неправда! Она сама оставила его мне.

– Ты лжешь!

Ратмир сделал еще один шаг вперед и требовательно протянул руку. Незвана замотала головой, а ее взгляд стал затравленным и беспомощным. Она цеплялась за проклятую деревяшку, словно тонущий за соломинку, но Ратмир продолжал испепелять Незвану безжалостным взором, и, разом поникнув, она протянула ему гребень.

– Я не крала его, – прошептала она и вдруг, заплакав навзрыд, кинулась прочь.

Еще несколько мгновений Ратмир стоял, желая провалиться сквозь землю, и едва удерживался от того, чтобы не разбить окаянный гребень в щепки. Он сделал все по совести, вернул украденную у жены вещь, свадебный дар. Почему же тогда он чувствовал себя, словно отобрал последний кусок хлеба у ребенка?!

Но это было лишь начало. Решив, что не иначе как сами боги подают ему знак, Ратмир поспешил домой. Вернуть гребень, обрадовать Мстишу. Попробовать снова. Его передергивало от мысли, что он предал ее. Что посмел…

Ратмир сжал гребень, так что зубчики до боли вонзились в ладонь, и заторопился в терем.

Мстиша была в своих покоях. В их покоях, напомнил он себе. Он почти не удивился, когда увидел, что она расчесывалась перед зеркалом – страшно дорогим, заказанным отцом у знаменитого кузнеца нарочно для любимой невестки, спасшей его сына. Ее волосы, похожие на жидкое золото, быстро отрастали, но Ратмир все равно никак не мог привыкнуть к тому, что они такие короткие.

Мстислава продолжала гладить пряди серебряным гребнем, украшенным алыми лалами, не оборачиваясь на мужа, и они встретились глазами в отражении. Губы Ратмира дрогнули в улыбке, лживой и неискренней, такой же, как и он сам.

– Ратша, – улыбнулась в ответ Мстиша.

Грудь кольнуло, точно в нее воткнули иголку. Он так долго мечтал, чтобы она начала называть его домашним именем, но теперь, когда желаемое свершилось, вместо радости испытывал лишь уколы совести.

– Здравствуй, родная моя, – выдавил из себя он, надеясь, что она не почувствует его лицемерия, и отвел глаза.

– Наконец-то ты пришел, – проговорила Мстиша, не переставая перебирать волосы. – Совсем забыл о жене.