– Ты… любил ее?

Вопрос давно вертелся на самом кончике языка, с тех пор как Вальдекриз впервые упомянул о ней, и теперь, стоило приоткрыть рот, как он сам спрыгнул. Асин накрыла губы ладонью, но поздно. Щеки ее вспыхнули пламенем, оставалось лишь надеяться, что Вальдекриз не услышал. Но, потрепав ее по плечу, он ответил коротким:

– Да. – После чего замолчал.

Так они и сидели: она – одеревенев от смущения и какого-то нового, стачивающего изнутри чувства, и он – поглаживая ее по плечу. Он вновь принялся напевать, слова тянулись голубой лентой, подобно ручейку, одно плавно перетекало в другое, впадало в третье. Текст был незнаком Асин, и она внимательно вслушивалась, потихоньку собирая историю целиком. Там говорилось о девушке, полюбившей своего лучшего друга, и, когда этот самый друг ушел – тут Асин отвлеклась на голоса матросов и, упустив момент, не узнала куда, – она ждала его, каждый день приходя на одно и то же место. Годы летели, девушка становилась старше, а друг ее все не возвращался – то ли погиб, то ли напрочь о ней забыл. Асин не терпелось узнать, когда же, когда на горизонте появится его фигура, но песня закончилась, а он так и не пришел к возлюбленной.

– Наверное, любил, – задумчиво сказал Вальдекриз. – Хотя поначалу она была слишком маленькой для меня.

Асин услышала, как смягчился его голос, и вспомнила вдруг папу. Он тоже говорил так нежно, так ласково, когда по кому-то скучал. Например, по маме. Или по самой Асин, если вдруг ее слишком долго не было дома.

– Но она росла на моих глазах, превращалась из диковатой девочки в такую же диковатую женщину. Не изменяла себе. – Он усмехнулся, а пальцы его чуть сильнее сжались на ее плече. – Пока все дети играли вместе, она убегала в лес, чтобы собрать разноцветные листья и швырнуть их в аномалию. Как же она веселилась в такие моменты!

И вновь в памяти всплыли слова Атто – о том, как ее мать в детстве развлекалась подобным образом. В голову закрались подозрения, но Асин, нахмурившись, отогнала их. Будь она чуть смелее, тоже захотела бы посмотреть на разлетающиеся в стороны цветные клочки. В свете яркого закатного солнца они наверняка напоминали витражное стекло – по крайней мере, ей так казалось.

А у ее матери были длинные платья и такие же длинные волосы. А у ее матери был ее папа, уже тогда носивший на щеке шрам, гордо, как украшение. А у ее матери была она, маленькая и, если верить словам отцовских друзей, очаровательно пухлая. И ни одного друга. Асин слышала, что вся она растворялась в семье, без остатка отдавая себя мужу и дочери. И никто никогда не упоминал о знакомых – особенно о таких приметных, как Вальдекриз. Разве что до ее рождения…