– Он не сказал мне, что сегодня прилетают гости с островов-братьев, – нехотя ответила она, крепко так задумавшись: и зачем обмолвилась?
Едва ли ему – внезапно прибывшему, уставшему – есть дело до маленьких, размером всего в один дом, проблем, когда рядом разобранные по деталям и деталькам почти-люди, почти-кошки. И даже личный хронист, пускай и пахнущий старостью. Но Асин продолжила, медленно поворачивая голову и боясь увидеть, как Вальдекриз увлеченно ковыряется в зубе мизинцем.
– Когда тебя только забрали, – сказала она, про себя понимая: его никто не забирал, он сам согласился, – я плакала. Очень долго. И лицо у меня было красным, некрасивым и круглым. Не как яблоко круглым, а как размокший хлебный мякиш, понимаешь? Мне не хотелось есть, а когда я ела, – в этом она не признавалась даже папе, – меня тошнило. Но я пришла в себя. – Не без помощи, о чем она вдруг решила умолчать. – Я же пришла, Вальдекриз! Ты мне веришь?
Мизинца в зубах не было, вместо него она встретила взгляд – внимательный, застывший. Асин подумалось даже, будто Вальдекриз окаменел. Она махнула ладонью перед его лицом и заметила, как дрогнули ресницы.
– А это значит, что я больше не сломаюсь. Но папа… он, видимо, считает, что если вдруг я не увижу тебя, то снова буду плакать. И снова стану некрасивой.
Стоило только произнести это, как правда обнажилась перед Асин, неприкрытая и не такая уж пугающая. Папа просто боялся, и у него были на то причины. Ей стало так стыдно, что мурашки пробежали по ее рукам – от запястий вверх.
– А ты не будешь? – поинтересовался Вальдекриз, и глаза его вдруг ожили.
Наверное, она должна была честно ответить: «Не знаю». Слишком легко давались размышления о том, что еще не случилось. Но стоило хотя бы представить, как Вальдекриз вновь отбывает на корабле, и тонкий голосок – тот самый, еще совсем недавно возмущавшийся – принимался тараторить: «Так ведь это не произошло еще, не произошло, а может, и не произойдет вовсе». И Асин успокаивалась.
– Булка, почему тебя так сильно задевает отцовская забота? – спросил он.
Асин надулась и, скрестив руки на груди, ударила каблуком о камень – она старалась стукнуть нарочито громко, чтобы показать, как же велико ее возмущение.
– Меня задевает не забота. Мне просто не оставляют выбора! – воскликнула она и мгновенно ощутила, как к щекам приливает жар.
– Просто все знают, что ты выберешь. И как это может отразиться на тебе. Скажу, наверное, очевидную вещь, о которой всё чаще забывают: люди чувствуют. Им бывает больно. Они срываются на близких, а иногда – не поверишь – на себе. – Вальдекриз потянулся к своему рукаву, но тут же одернул ладонь и пригладил ею волосы, которые растрепал озорной бродяга-ветер. – И это не делает их плохими, неправильными или слабыми. Помнишь, я рассказывал тебе про мою маленькую подружку?