– Ясно, – еле слышно выдохнула Асин. Она хотела подбодрить – и сделать это правильно, чтобы Вальдекриз понял: океан не получит его, она не позволит. Но вместо этого выпалила: – Я больше не упаду, честно! Я научилась! Научилась, ты слышишь? Летать научилась, приземляться. – Она загибала пальцы. – Крылья еще не стали продолжением моих рук, но они станут, я обещаю! – Горло засаднило, а глаза неприятно защипало, будто Вальдекриз не верил ни единому ее слову, но он вдруг ответил:

– Верю, – и замолчал.

А она вновь подумала о маме, которой в последнее время становилось в ее жизни все больше. Она появлялась в разговорах, оставляла невидимые следы на предметах и, кажется, даже успела коснуться Асин, раз люди отмечали их сходство.

– Скажи, а ты знал мою маму? – решилась спросить она.

– Конечно знал, – без раздумий ответил Вальдекриз и, кивнув, одновременно с ней потянулся к пустеющей плошке.

– А я на нее похожа? – Коснувшись его ладони, Асин отдернула руку и, почувствовав накатывающую волну смущения, принялась перебирать волосы.

– Да. Определенно да, – сказал он, негромко чавкая и облизывая подушечки пальцев. – У тебя ее глаза, ее руки, а вот улыбка – как у Каррэ, – заметил он, убирая другой рукой упавшую на ее лицо челку.

– А характер? – не унималась Асин. – Характер чей?

– Ты только не обижайся, – мягко начал он, примирительно выставив перед собой ладони. – Но когда я только увидел тебя, там, в коридорах училища, подумал даже: «Нет, это не может быть ее дочь». Ты была мягкая, податливая. Не перо, но мокрая глина.

– Почему? – искренне удивилась Асин.

– Перо может потревожить даже дыхание ребенка, а к глине все-таки нужен подход. Я бы дал тебе другое имя. Аргиль.

Ваза.

– Уже обожженная, но очень хрупкая.

И это звенящее, как бубенцы на ветру, имя подходило ей куда больше, чем Ханна, – вот только Ханну не оторвешь, не выкинешь в густую синеву океана: прилипла намертво. Остается только носить, словно неудобное платье, жмущее в талии, не дающее дышать, но слишком широкое в плечах и вечно сползающее по рукам.

– А потом ты стала показывать характер. Когда кинулась обнимать Мирру. Когда не сбежала там, в храме. В тебе живет мамино желание свободы. И с каждым днем оно расцветает. Именно поэтому Каррэ боится за тебя. Именно поэтому за тебя боюсь я.

– Ты? – выдохнула Асин, но вместо ответа Вальдекриз приобнял ее за плечо и прижал к себе, отчего внутри расползлось, растянулось ленивой кошкой приятное щекочущее тепло.

А где-то в толпе все мелькала темноволосая девочка – не мама, даже не ее осколок. Казалось, будто она танцевала, не поддаваясь бурному потоку и совсем не обращая на него внимание. Асин думала, что, наверное, хотела бы быть такой же – легкой, почти невесомой, но при этом совсем непохожей на перо; заметной и одновременно невидимой. И еще – о том, как здорово сидеть вот так, обнявшись, когда между вами стоит сладкая плошка с орехами, а воздух пахнет океаном, выпечкой и совсем немного – тревогой.