Асин слушала и думала о том, что тоже не отказалась бы увидеть снег на Первом. Побегать по нему, смахнуть с колючих еловых лап, а может, и слепить, совсем как мама, какую-нибудь очаровательную круглую зверюшку. Но обязательно – вместе с папой, ведь так здорово делить радость на двоих, ее будто вмиг становится больше.

Снег укрыл ее мысли, и вскоре она поняла, что вновь засыпает. Голова тяжело прижималась к папиным коленям, а веки опускались плотными шторами, на которых играло оранжевыми бликами закатное солнце. Асин широко зевнула и только хотела заговорить, ведь завтра, чуть свет, она отлучится – ненадолго, – но ее опередил папа:

– Спать пора, птенец. – И это обращение звучало серьезно, почти по-взрослому, будто она готовилась вот-вот взлететь на крепнущих крыльях.

Спорить Асин не стала. Она поднялась на покачивающихся ногах, уронила голову, желая просто ответить кивком, и пошла наверх под негромкий смех папы, крепко вцепляясь в скрипящие перила. Второй этаж встретил ее вытянутыми полосами густых теней, которые перечеркивали лежащий на деревянном полу яркий прямоугольник света. Здесь у каждой двери росли в деревянных ведрах папины кустарники – их постоянно пытался облюбовать кот, но каждый раз терпел неудачу. Однако даже сейчас Асин заметила ведущую к лестнице цепочку грязных следов.

Кровать приняла ее в свои объятия. Асин накинула на себя уголок покрывала, свесила с края ногу и сунула ладони под прохладную подушку. По коже тут же пробежали мурашки, прогоняя приятную сонливость. Асин поежилась, вжала голову в плечи и подтянула колени к груди – она быстрее согревалась, сворачиваясь в клубок. Дремота подкралась вновь: сначала положила мягкие лапки на простыню, затем бесшумно оттолкнулась от пола и легла у виска, щекоча кожу длинной серебристой шерстью.

В ту ночь Асин снился холод, укрывший поля белым пушистым снегом, из-под которого выглядывали, ощетинившись, сухие колосья. Асин шла к стоявшим невдалеке деревьям, под которыми чернела земля с пучками выцветшей травы, на звуки голоса. Она не могла разобрать ни слова, но видела говорившего – красивую темноволосую женщину в ее голубом платье. Маму. Это точно была она. С размытыми чертами и полупрозрачными руками, но она.

Чем закончилось странное видение, Асин не запомнила. До дрожащей в морозной синеве знакомой фигуры она не дошла, хоть и стала различать слова. «Иди сюда, Асин» и «Здесь так одиноко». «Птичку слепить так просто» и «Все бы отдала за хлебную запеканку». Последнее, впрочем, кажется, было ее мыслями. Ведь проснулась Асин именно с этим навязчивым желанием, на которое тут же отозвался живот – запел китами.