А может, я все еще хочу увидеть ее в Асин? Но нет, она слишком Каррэ. Безболезненно слишком. Иногда от этого становится легче.
Асин растет. И я присматриваю за ней. Наверное, Маритар – моя Маритар, а не та, в которую ее обратило безумие, – хотела бы этого.
Асин растет. И я присматриваю за ней. Наверное, Маритар – моя Маритар, а не та, в которую ее обратило безумие, – хотела бы этого.
Крошка-булка косолапит и спотыкается. И не замечает никого, кроме отца.
Крошка-булка косолапит и спотыкается. И не замечает никого, кроме отца.
Что, Каррэ, тоже трудно? Без нее-то. Боишься теперь и дочь потерять?
Что, Каррэ, тоже трудно? Без нее-то. Боишься теперь и дочь потерять?
Я тоже боюсь.
Я тоже боюсь.
Асин было неловко читать все это. Она будто видела себя со стороны и поэтому прикрывала глаза, осторожно выглядывая сквозь пальцы. Ее берегли двое – Вальдекриз и папа. Они заботились, направляли и с ужасом ждали: один – когда она окончательно оперится и улетит из гнезда, второй – когда ее глазами на него посмотрит мама. Но страхи обходили их, не желая сталкиваться. А Асин росла, вытягивалась и, если верить Вальдекризу, становилась менее неуклюжей.
К дневнику он, успокаиваясь, возвращался все реже – не нуждался, видимо, в том, кто выслушает. Да и сама Асин, найдя момент их знакомства, с облегчением выдохнула. И собиралась уже закрыть дневник, размять затекшее тело и отправиться домой, но невидимая рука настойчиво перевернула очередную страницу.
Сегодня мне встретилась странная девочка.
Сегодня мне встретилась странная девочка.
В недоумении Асин потерла глаза. Она читала эти строки, видела их. И знала, что́ ждет ее дальше.
Она просто стояла на причале и таращилась на людей. Я подумал даже, что дурочка.