Глава 39

Царица Малина

– Малина, сядь прямо. Право, неужели это так сложно? – одергивает меня отец.

Поразительно, как ему удается говорить, едва шевеля губами.

Поразительно, как удается выразить словами гнев с совершенно невозмутимым лицом.

Выпрямляясь, я расправляю плечи. Я сижу в тронном зале уже несколько часов, слушаю, как люди подходят к нам и выражают соболезнования.

Потому что моя мать мертва.

Это так странно, и все кажется ненастоящим. Но это не так.

Моя мать мертва, а ее тело сейчас находится в атриуме, где совершаются погребальные обряды. Вот, где я должна находиться. Там, наверху, рядом с ней, где в окна атриума могут заглянуть боги и принять вознесение ее души. Я хочу быть с ней, когда ее душа покинет нас. Может, ее бестелесный дух вспомнит обо мне, когда она отправится на небеса.

Но отец не разрешает, потому я сижу в тронном зале. Обычно белые стены и голубой ковер, устилающий лестницу, создают ощущение холода и простора, но из-за черных траурных драпировок и многочисленной толпы возникает ощущение замкнутого пространства.

К нам подходят и подходят люди, оставляя на нижней ступени ветки раскидистых сосен, а мы тем временем занимаем два трона из трех, потому что место, где сидела моя мать, пустует.

Я с головы до ног одета в черное, траурная вуаль ниспадает с тиары и закрывает лицо. Хорошо, что прозрачная ткань довольно темная, и люди не видят, как по моим щекам тихо стекают слезы.

Только спустя несколько часов, когда подданные наконец расходятся, отец разрешает мне встать с трона. Его советник сообщает, что тело матери уже завернули и унесли. Я не могу сдержать всхлипов, которые рвутся из горла, и мое горе эхом разносится по пустому залу. Когда советник кланяется и уходит, отец переводит взгляд на мое закрытое вуалью лицо.

Мне безумно хочется спросить, скучает ли он по ней так же сильно, как я. Кажется ли и ему, что все происходит не наяву. Но он не оценит такие вопросы.

Потому я молчу.

И все же, когда он смотрит на меня, я на миг вижу, как его взгляд немного смягчается. Он поднимает руки и сжимает мои плечи, и я почти вздрагиваю. Отец не гладит меня с любовью, не обнимает, потому его прикосновения кажутся чужими, и я деревенею.

– Почему ты плачешь? – спрашивает он.

Я в недоумении смотрю на него, задаваясь вопросом: может, я неверно его расслышала?

– Потому что… матушка.