Паузы между ее и без того затрудненными вдохами жутко пугают.

– Поэтому я принес тебе колокольчик. Если честно, его звон бесит. Он не похож на твой голос. У тебя он такой… милый.

Я морщусь. В этой ерунде я плох. Я почти рад, что Рисса меня не слышит. Я не силен в словах, в комплиментах. Но сейчас хотелось бы, чтобы все было наоборот. Потому что тогда я мог бы ее задарить ими.

Я бы отдал ей все, о чем бы она ни попросила.

– Как бы я хотел, чтобы ты проснулась и поговорила со мной, Желтый колокольчик, – шепчу я, проводя мозолистым большим пальцем по тыльной стороне ее нежной ладони. Ее кожа мягче перьев. Напоминает шелк. Она слишком нежная для такого, как я. Мои руки покрыты шрамами, кутикула ободрана, а кожа на них огрубела за те годы, что я держал в руках меч.

Рисса делает еще один медленный, хриплый вдох, и между нами воцаряется тишина.

Что произойдет, когда она просто… перестанет дышать? Когда это затянувшееся молчание превратится в обычную тишину?

К горлу быстро и стремительно подступает ком, голова идет кругом. Я пытался метать гром и молнии. Пытал. Спорил. Отрицал. Но сейчас, в этой тишине, которую наполняют только хрипы Риссы, правда осуждающе смотрит мне прямо в лицо.

Она умирает.

Да, она умирает. С тех пор, как ей в грудь вонзили тот кинжал. С тех пор, как я отнес ее в лазарет. Она его уже не покинет. А я больше никогда не подержу ее в объятиях.

Каждый раз, когда я сидел у постели Риссы, смерть накрывала ее все больше и больше, как саван.

Я не хотел этого видеть, но нельзя отрицать, что инфекция из ее раны распространилась по всему телу. Будь она моим солдатом, я бы уже сообщил эту весть ее семье, отправил бы послание, чтобы они готовились к худшему.

Но Рисса не солдат. Она не поступала на военную службу, чтобы вершить насилие, и не планировала умереть от клинка. Она должна была умереть в преклонном возрасте и после того, как заполучит желаемое. То, чего она хотела сильнее всего.

Независимость.

Она хотела уехать. Уехать как можно дальше, чтобы убежать от своего прошлого, жить и не быть никому обязанной. Без необходимости обслуживать, лелеять или ублажать всяких тупиц, чтобы заработать денег, как ей приходилось делать годами. Я был эгоистичным ублюдком, который попросил ее остаться. И вот к чему это привело.

К клинку, который пронзил ее сердце, и инфекции, пожирающей заживо.

– Я даже гребаного желтого колокольчика не смог тебе принести…

Она назвала меня своей ошибкой. Сказала, что между нами ничего не может быть. Может, это правда, поскольку в моей жизни и не было правых поступков. Но когда Рисса меня поцеловала, это показалось мне чертовски правильным.