В мире, полном ошибок, я хотел одного.
Я прижимаю палец к ее запястью, чувствую слабый пульс, и это меня чертовски злит. Я перевожу взгляд на чистое окно, как будто могу взглянуть на богов.
– Только не она, – рычу я на них. – Еще нет.
Эта молитва яростная, но я, черт подери, вообще не молюсь. Даже не знаю, верю ли я в богов. Но если эти самодовольные боги есть там, на своем простом небе, тогда меньшее, что они могут, – это спуститься сюда и помочь этой удивительной женщине, которая не заслуживает смерти.
– Ей нужно больше времени, – говорю я им. – Нам нужно больше времени.
Я думал, времени у нас предостаточно.
– Просто дайте его, – рявкаю я. – Я в жизни ни о чем не просил. Просто дайте нам время.
Я жду и слушаю. Смотрю в окно. Но ничего не происходит. Ни вспышки молнии, ни раската грома. Рисса не открывает глаза.
Холжат хочет, чтобы я подготовился. Попрощался.
Но как смотреть на ее кончину, когда мы едва только начали налаживать отношения?
Я перевожу взгляд на ее потрескавшиеся и бледные губы. Между светлыми бровями залегла складка, словно каждый вдох причиняет ей боль.
Я чувствую ту же боль в груди.
Они проникает в самое нутро. Пронзает вместе со следующим затрудненным хрипом. Услышав, как замедляется ее дыхание, словно Рисса готова сдаться, я чувствую, что эмоции рвутся из меня, как набивка из лопнувшего шва.
Я никогда не был склонен к слезам. Никогда не давал выплеснуться чувствам. Даже на поле боя, когда бок о бок со мной гибли мои солдаты. Но сейчас, в эту минуту, у меня из горла рвется яростный, полный горя всхлип, а глаза застилают слезы.
Я наклоняюсь и целую ее в горячий лоб, а потом прижимаюсь головой к ее голове и в муках закрываю глаза.
– Ты должна проснуться, – убеждаю я, чувствуя муку в своих словах. Доказательство моих страданий капает на ее розовую рубашку. – У нас должно быть время, чтобы совершать ту ошибку снова и снова, пока ты бы не поняла наконец, как это правильно.
Но время, как и боги, ни хрена меня не слушает.
Потому вместо них слушаю я, ведь это единственное, что я могу. Я слушаю каждый ее вдох, который дается все труднее и труднее. Слушаю все, что так и не смог сказать.
И слушаю, как прощаюсь с ней, чему она, черт подери, так никогда уже не внемлет.