Наверное, поэтому я сначала ничего не заметила.

Ли поспешил ко мне, радостно поприветствовав:

– Госпожа… – он улыбнулся так открыто и красиво…

Ли никогда так широко не улыбался и ни за что не стал бы называть меня госпожой при посторонних. Эта мысль молнией пронеслась в моей голове, а в следующее мгновение я неловко вывалилась из седла, одновременно выхватывая кинжал.

Мне был известен только один оборотень, и улыбался он так же. Особенно когда закрывал дверь моей темницы.

– Алим! – запоздало крикнула я.

Алим успел обернуться.

Ну а Рен… Рен много чего успел. Например, подать знак своим солдатам, которые нас окружили. Никакие это были не наемники.

А еще – по-звериному прыгнуть на меня и проделать ровно тот же трюк, что я проделала две ночи назад с Алимом. У меня даже замахнуться времени не осталось.

Тануки потом знатно посмеялся над моими мечтами поджарить его на огне и снять с него шкуру. Он эти места даже вслух зачитывал, пока я бесилась, сидя напротив него в карете, связанная.

Сейчас ночь, мы уже никуда не едем – меня бросили в какой-то подвал, причем Рен предусмотрительно завязал мне глаза, когда наружу вытаскивал. Мне выдали письменные принадлежности, тануки пролаял: «Рассмеши меня еще, дорогуша…» – и ушел.

Я пишу это, только чтобы прийти в себя, потому что иначе накрывает неистовое желание повеситься на собственном поясе. Только здесь даже крюка нет, не то что потолочной балки.

Я все равно тебя убью, тануки, и можешь ржать над этим сколько угодно.

Что ты сделал с Ли?

(этим же вечером)

Ли жив. И оказывается, он снова меня предал.

Как можно чувствовать одновременно радость и ненависть – я не понимаю.

Эту новость рассказал мне Рен, когда принес ужин и заставил его съесть. Не хочу объяснять, как именно. Впрочем, нет, расскажу: этот сучонок лаял, пока я не сдалась. Слышали бы вы, какой противный у него лай.

А еще он снова превратился в Ли и рассказал, что променял меня на Мэйлин.

Я поверила.