– Черна ли в Кримгофе почва? – спросил Турун Хардрок, не в силах припомнить детали своего похода.

– Разожмите ладонь, лорд Лонгривер, – сказал Реборн, не доверявший словам людей, на глотке которых сжимались господские пальцы, – Пусть он говорит свободно.

Отбеленный лен выскользнул из хватких рук. Словно очнувшись, Раймонд вытер вспотевшие ладони о камзол. Несмотря на жаркую погоду, весь он был оторочен мехом. Многие в зале гадали, чей это мех. Не трофейный ли, и не носится ли исключительно из ненависти.

– Черна, сир, – произнес мужик, одергивая рубаху, – Совершенно черна. Как совесть трактирщика, что за пенное тройную цену дерет.

– Везде ли она черна, или только посреди вашей деревни?

– Везде, сир. От взора до взора, ведь места наши плодородные. Там всегда всякое водится, но грузди едят только эти черти.

– А.… эти грузди… Только ли в Кирмгофе такие ядовитые?

– Не могу знать, сир, – почесал затылок мужик, – Но на болотах они светятся, а не на болотах обычны.

Задумчиво потеребив угол желтого пергамента, сир Хардрок отложил его, прижав к столу увесистой чернильницей. Невесомые края его тут же вздулись, желая подчиниться гуляющему по залу ветру.

– Жалко травить плодородные земли, – вынес вердикт он, – Селитра грозна. Как и всякое лекарство, малая порция лечит, большая – губит. Я это знаю. Любая тварь желает жить. Грызуны покинут свои норы и выроют новые, а земля останется ядовита. Чернозему не нужно сдабривание, всякий избыток превратится в убыток. Там, где заляжет селитра будет выжжен урожай, трава отравит птиц, коров, лошадей… и людей. Стоит ли хороший сон этой жертвы? Таковы мои мысли.

Лорд Лонгривер осунулся, щеки его вытянулись и поплыли, одежда потянулась к полу, как и сам он весь. Селяне за его спиной вмиг оживились, до того стоя на коленях перед королем, а теперь, видимо, пожелавшие встать. Очевидно, сон им оказался дороже собственной жизни. На том свете он вечен, они еще успеют выспаться, подумал сир Хардрок.

– А что, если сдобрить селитрой только болота, на которых растут грибы? – спросил у Хардрока Реборн и лорд в одно мгновение оживился, в его глазах заблестел огонёк надежды.

– Грибы вбирают в себя многие яды, – согласно кивнул Турун Хардрок, – Но те, кто пропитан турмалином, хладнокровен к селитре. Корни груздей не заберут ее, мы только отравим болота и все, что в них живет.

– Откуда вы это знаете? – спросила Исбэль, думая, что однажды все-таки наберется смелости спросить Хардрока, кем же он был до того, как стал лекарем.

– Знаю.

На коленях королевы тихо мурлыкал кот, шея которого была стянута огромным пурпурным бантом. Сама Исбэль походила на только что разлепивший глаза рассвет, ее персиковое платье слегка отливало солнцем и почти сливалось с питомцем. В последнее время Исбэль налегала на персики и даже одежду выбрала под цвет. Кот делал вид, что его все устраивает, но на самом деле срывал бант каждый раз, когда королева засыпала, а он отправлялся на охоту за пределы замка. Глаэкорские коты были ласковы к хозяевам, но никогда не забывали о лесном духе. Исбэль не верила, что он способен на подобное и искала среди слуг предателя, ворующего атлас у ее любимца.