Мир тут же стал более широким и плоским. Он мог чувствовать все: плеск волн о песок, вздох ветра в горах, шелест каждого листа и движение каждого живого существа, от огромных снежных барсов, рыщущих по ледяным вершинам на севере, до хора цикад в золотых гинкго[18] на юге. В то же время Цзэнь больше не чувствовал ничего.

Он был Богом-Демоном, который хотел завоевать этот мир, поиграться с ним. Жизни всех, кто стоял по ту сторону воды, принадлежали ему.

Цзэнь устремился к ним. Его одежды развевались на ветру, когда он приземлился в самом начале армии иноземцев.

С первым раскатом грома он начал убивать людей. Шторм бушевал в гармонии с его силой, когда полилась кровь высокомерных людишек, полагающих, что их тонкая металлическая броня сможет остановить его. Когда в небе вспыхнула молния, он призвал черное пламя – одновременно ужасное и прекрасное, когда-то поглотившее весь мир.

Жизнь, смерть, свет, тьма, добро, зло – все это существовало для него в эфемерной и постоянно меняющейся вечности, точно так же, как создавшие его силы инь и ян.

Этому миру было суждено постоянно меняться. Самые первые кланы восходили на пьедестал, а после падали; династии со временем сменяли друг друга, императоры, считающие себя великими и бессмертными, проносились мимо с жизнями короче, чем у падающих звезд.

Пусть его сила была безгранична, связавшее его человеческое тело таковым не было. Мальчишка устал. Бог чувствовал, как горе пробивается сквозь плотину, которую он воздвиг в своем хрупком сердце.

Вот и отлично. Его работа здесь выполнена. Он собирался погрузиться в дрему до тех пор, пока мальчишка не пригласит его на следующий пир.

Мысли Цзэня были сбивчивыми. Они кружились смесью снов и кошмаров, голосов, которые принадлежали как ему, так и древнему существу, укоренившемуся в его душе. Когда он пришел в себя, то понял, что стоит на берегу в одиночестве. Шел дождь, капли барабанили по поверхности озера и по доспехам элантийской армии перед ним.

Чужеземцы, масса тел, усеивающих пейзаж, лежала ужасно, пугающе неподвижно. Разрушая красоту и гармонию природы этой ранее нетронутой земли. Пусть Цзэнь знал, смотря на них, что они поступали с хинами в сто, в тысячу раз хуже, он все равно не мог подавить дрожь в руках и подступающую к горлу тошноту.

Одно дело знать, что целая армия поступала так под чьим-то командованием, и совсем другое понимать, что он по собственной воле убил этих людей голыми руками. Он чувствовал, как присутствие Бога-Демона остывает внутри него, как огромный огонь в его костях превращается в дым.