— Возвращайся к своему народу, — сказал Гримнир. Он повысил голос. — Имир принимает твою клятву и не находит лжи в твоих словах. Виночерпий — глупец, мечтающий об империи, но он невиновен в этих чудовищных деяниях. Он может оставаться главой своего дома.

Манаварг начал было отворачиваться, но остановился. Он уставился на Гримнира с ненавистью, которая превосходила все разумные пределы:

— О, я могу остаться главой своего дома, а? По какому праву ты решаешь такие вещи? Кто ты, Гримнир, сын Балегира, как не бродяга скрелинг, родившийся слишком поздно, чтобы стать свидетелем Золотого века нашего народа? Ты называешь меня простым «виночерпием», но какую роль отвел тебе Отец Локи? Ты говоришь мне, что я дурак, мечтающий об империи, и все же ты стоишь здесь и отдаешь приказы, как какой-нибудь самозваный монарх Настронда! Я могу остаться главой своего дома? Ты пес и сукин сын! Я — Манаварг, стоявший рядом со Спутанным Богом! Я — лорд Каунхейма! Я — повелитель Истинных Сынов Локи! И если я должен ответить за свои так называемые преступления, то и ты должен ответить за свои! Ты должен ответить за убийство Сколльвальда, за убийство Ганга и — насколько нам известно — за убийство твоих братьев и их товарищей в Ётунхейме! И ты в долгу передо мной за поджог моего дома, ты, проклятый ссаный червяк!

Истинные Сыны в красных плащах разразились воплями, проклятиями и издевательским смехом. Гримнир воспринял все это как должное. Он взглянул на орущие лица, затем снова на Манаварга, и на его тонких губах появилась странная усмешка.

Когда шум утих, он сказал:

— Ты глава Дома Манаварга, и это все, что Имир дарует тебе. А что касается моих преступлений… — Гримнир помолчал; когда он заговорил снова, его голос понизился до печального рычания. — Что касается моих преступлений, я уже ответил за них.

Негодование Манаварга возросло. Он с важным видом обошел всех по кругу.

— Ого! Ты осмеливаешься говорить от имени Повелителя Морозов?

— Да. — И внезапно Гримнир навис над ним. С красными глазами и смуглым лицом, он, казалось, излучал невиданную силу. Его голос напоминал скрежет льда, а взгляд был подобен расплавленному камню. По его фигуре, от могучих плеч до каменных глыб сжатых кулаков, пробегали молнии.

— Я — Воин Имира, — прогремел он, — и через меня Повелитель Морозов выражает свою волю. Ты сомневаешься во мне, ты, тщеславная крыса?

Язык Манаварга прилип к небу, и впервые за всю его долгую нежизнь ему нечего было сказать. Он лишь покачал головой и вернулся в ряды своих запуганных последователей.