Плющ обвивал колонны, в то время как сорняки росли среди смещенных плиток. В низких местах стояла вода, покрытая водорослями, которая подпитывалась проливными дождями, вызванных раздорами и борьбой древних богов снаружи. Она просачивалась сквозь щели в крыше. Некогда величественные фрески покрылись плесенью. Воздух был тусклым и мутноватым; пахло птичьим пометом, застарелыми благовониями и объедками диких собак.

Гримнир осторожно двинулся по длинному нефу, ведущему к алтарю. Он был напряжен, как пружина. Град оглушительно стучал по крыше базилики, его эхо усиливалось огромным открытым пространством. Он обогнул поток воды из дыры на крыше. Он бросил взгляд на изуродованные молниями стропила, и его пронзительный взгляд был полон ненависти. Он хотел заполучить Нидхёгга, этого жалкого Злостного Врага; он знал, что его добыча близка…

Исходивший от змея смрад — вонь серы и могильной гнили — был единственным предупреждением для скрелинга. Нидхёгг бросился к нему сквозь завесу дождевой воды. Несмотря на всю скорость, на которую были способны его мускулы и почти железные сухожилия, Гримнир не смог уклониться от разящей пасти змея. За ту долю секунды, что прошла между узнаванием и потрясением, Гримнир как следует разглядел Злостного Врага — он не видел его со времени их столкновения на деревянном мосту в Хольмгарде, на реке Волхов, на землях Киевской Руси, около семидесяти лет назад.

В поле зрения появилась огромная клиновидная голова, ощетинившаяся костяными шипами, с разинутой пастью, обнажавшей длинные клыки цвета слоновой кости. Одна глазница была просто пустой дырой, черной и угрожающей. Другая мерцала нечистым изумрудным светом. Ручейки воды стекали с почерневшей от времени чешуи, покрывавшей его шею — двухметровую и извилистую, покрытую шрамами от бесчисленных сражений. Тело, которое последовало за ним, когда-то было размером с большой корабль викингов; в Хольмгарде оно было размером с быка с шипастым хвостом. Теперь оно было размером с тягловую лошадь, а хвост у него был гладкий, как у змеи. Что, однако, не изменилось, так это накладывающиеся друг на друга костяные пластины, защищающие его тело. Существо наполовину скользило, наполовину подтягивалось на двух мощных передних лапах, на концах которых были крепкие, как железо, когти.

Удар пришел слева, со слепой стороны, и был подобен удару тарана. Клыки Нидхёгга вонзились в грудь и спину Гримнира, на стыке шеи и левого плеча. Движимые мощными челюстями, эти изогнутые кинжалы из слоновой кости пронзили мышцы и кости. Воздух со свистом вырвался из проколотого легкого Гримнира; темно-черная артериальная кровь забрызгала мозаику под ногами. Любой другой, кроме отпрыска Древнего Мира, умер бы мгновенно, и его кровь хлынула бы в жадную пасть змея Одина. Но сын Балегира был вырезан из более прочного материала, из китового уса и хрящей. Смертельная боль, причиняемая этими острыми, как ножи, клыками, была лишь топливом для разжигания его ненависти. И эта ненависть горела ярко. Она отражалась в его единственном глазу: убийственный блеск, который, подобно маяку, притягивал Смерть, обещая резню.