Орал только что рожденный Сокол с такой душой, что все палаты, небось, слышали!

Что далее было, Устя почти и не чуяла. Как ребенка ей дали — вот тут поняла.

Маленький, красненький, волосы темные, а глаза — серые, как у отца его. Ровно небо грозовое.

И кряхтит грозно, и в грудь сразу впился — понимать же надо! Он родился, он трудился, а его еще и не кормят⁉ Тут кто хочешь заорет!

Переодеть Устю уж не успели, Борис влетел на крик детский, яростный.

— Устёнушка!!!

А Устя полулежала, и мужу улыбалась ласково.

— Боря… на тебя он похож.

Подошел Борис Иоаннович, на сына посмотрел, на жену… и столько счастья в его глазах было, что не сдержалась Устя — заплакала.

— Боренька…

В той жизни она от горя да тоски смертной плакала, в этой от счастья. А все одно слезы катятся, только почему-то сладкие они на вкус.

Малыш нахмурился, капля ему на нос упала, не понравилась, закряхтел недовольно…

— Маленький такой… спасибо, любимая…

И по столице ударили колокола, возвещая — есть у царской четы наследник. Есть новый государь из рода Сокола! Царевич Алексей Борисович!

Рядом Агафья улыбалась.

Она от внучки не отходила. Чувствовала она себя уж вовсе слабой, понимала, что недолго ей осталось, может, год, а может, и того нет. И радовалась, что малыша успела на руках подержать.

Счастье же.

Настоящее счастье.

* * *

Два года еще проживет Агафья Пантелеевна, и Мишеньку успеет потискать, и на маленького Алешеньку налюбоваться, и даже на второго малыша, которого Устинья через полтора года родит. На младенчика Дмитрия Борисовича…