Снова спрятала рисунок, подтянула к себе книгу об архипелаге, пролистнула несколько страниц, особо не заботясь о том, в какой части повествования окажусь.

Оказалась в той, где шаманы предсказывали, скоро ли засохнет ветвь человека. В книге также описывался обряд, который мог сделать ветку прочнее алмаза – не разломить ни Малу, ни кому бы то ни было еще. Всего-то нужно целый год собирать оставшиеся на расческе волосы, выпадающие реснички, обрезки ногтей на руках и ногах, складывать все это в специальный мешочек и, когда он наполнится, передать шаманам вместе с круглой суммой.

Что будет с мешочком дальше – тайна, которую шаманы поклялись не разглашать. Кто-то свято верит, что они давно отыскали поваленное дерево и теперь вешают волосы и обрезки ногтей на нужные ветки, и когда Орлия их срезает, то не отдает своему брату, а сразу ставит в вазы.

Как глупо. Наверняка эти шаманы сжигают или выбрасывают мешочки, а деньги тратят на роскошные дома и ткани.

«Что толку вечно стоять в вазе?» – вспомнила я чьи-то слова. Кто спросил меня об этом? Точно не Алан. Может, Фернвальд – в конце концов, с ним мы порой обсуждали легенды.

Ночью я вплетаю пальцы в черные волосы, прижимаюсь щекой к другой щеке, горячей и шершавой. К губам прикасаются чужие губы, затем поднимаются выше, скользят по щеке, к виску. «Мне по душе гореть в огне», – шепчет низкий голос. Я хочу ответить: «Мне тоже», но с губ срывается лишь стон.

Я просыпаюсь и шарю руками по простыням, затем распахиваю окно и стою рядом до тех пор, пока не продрогну от утренней прохлады.

Рассвет золотит небо.

Я больше не ложусь, беру книгу, продолжаю исследовать места, где, по легенде, провела полгода. Подготовившись, отметив закладками нужные страницы, выхожу на улицу, нанимаю карету, еду в город. Иду по полусонным улицам, вглядываюсь в лица людей – кому еще не спится в это субботнее утро? Ищу знакомые черты. Не нахожу.

А ветер словно целует мои губы, едва уловимо шепчет, что все будет хорошо, что он хотел бы меня слушаться, но не может.

Я направляюсь к художнику со странным именем Джейли Джей-Джерон. «О, этот человек уникален. Тебе обязательно нужно его увидеть», – так говорила Аврора. В середине осени она вела меня по этой улице чуть ли не за руку. Не то чтобы я не хотела идти. Просто столица, яркая и шумная, пугала, а все ее обитатели казались участниками карнавала, длящегося от рассвета до заката.

Тогда, осенью, мастерская была закрыта от посетителей: Джейли писал новую картину – не на заказ, а по велению собственной души. Художник не пускал никого в мастерскую, но Аврора настолько умела расположить к себе людей, что ее пропускали всегда и везде. Именно благодаря ей мне удалось увидеть эксцентричного Джейли за работой: сосредоточенного, закусившего длинный черный ус. Другой ус был слишком задран вверх, блестел от воска.