– А ты что делала… все это время?

– Ничего особенного. Написала родителям, заказала картины художнику. Скучная жизнь.

– Ты правда не помнила?

– Нет. Только снилось, как мы танцуем, но лица твоего не видела. А еще со мной происходили странные вещи, которые я не могла объяснить. Например, внезапно лицо обдавало жаром. Или вот однажды утром я спустила ноги с кровати, но вместо прохладного пола стопы словно коснулись раскаленного песка. Я думала, что схожу с ума. А еще мне было жалко свои волосы. До слез жалко.

Диего хмыкнул, погладил меня по голове.

– А мне нравится. С этой прической ты выглядишь такой юной… Там, где мы окажемся, наверное, распустят сплетни, что я украл молодую девушку у отца и сбегаю от погони… А теперь спи. Ехать еще долго, а тебе сегодня едва ли удалось отдохнуть.

Диего прижал мою голову к своей груди; его сердце билось гулко, размеренно. Я заворочалась, устраиваясь поудобней. Но сон не шел. В голове было тесно от воспоминаний, мыслей, образов, вопросов. Что стало с пустынниками, сумели ли они восстановить лагерь после пожара? В порядке ли Мель? Я ведь не сильно ее ударила?

Сегодня целый день небо было затянуто облаками, низкими, полными так и не пролившегося дождя. Я думала, ночью будет ураган, но он прошел стороной, не задев столицу. Воздух пах прохладой.

Центральные улицы и площади обычно хорошо освещались: барельефы, витые решетки заборов и лестниц, фонтаны и статуи купались в персиковом свете. Но наша карета добиралась до станции окольными путями – узкими кривыми улицами старого города. Словно мы были сказочными ворами, похитившими королевскую корону. Тусклые придорожные фонари выхватывали из темноты то кирпичную стену, то ствол с зеленой веткой, то закрытое ставнями окошко.

На одном из поворотов в карету просочился запах сирени.

– А ведь Мель не знает, как пахнет сирень, – подумала я, не заметив, что сказала это вслух. Поняла, когда Диего ответил:

– И не узнает. Давай не будем говорить о ней, пожалуйста. О них, обо всех. Мне невыносимо вспоминать о том, что произошло из-за меня. О том, что я не могу изменить.

– Прости, прости пожалуйста, но я все же спрошу. Ты уверен, что пустынников действительно нельзя вытащить оттуда? Тебе ведь могли солгать.

– Я об этом и не думал, – ответил Диего после небольшой заминки. – Я вообще не мог ясно думать во время лечения. Стоило закрыть глаза, я видел лица. Я задавался вопросом, живы ли эти люди или погибли от моего огня? А затем я узнал, что ты обо мне не вспомнишь. Хотелось рвать на голове волосы, кричать от отчаяния.