Я погладила Диего по голове. Наверное, он прав, лучше пока не думать о проклятых землях, о людях, которых мертвый бог лепит из песка, а безногая богиня реки скрепляет своей водой. Для них, этих людей, не нашлось ни глины, ни огня для обжига, поэтому они получаются корявыми, кривыми, но все равно необъяснимо прекрасными.

Даже после смерти они ходят друг к другу в гости, передают послания живым.

«Каждому охотнику нужно знать, что его кто-то ждет. Тогда он будет хорошо охотиться и ползти домой, даже если тяжело ранен, – вспомнились мне слова Мель. Она произнесла их после того, как я рассказала легенду об одуванчиках. – Как мертвый бог. На самом деле он никак не может умереть до конца, потому что где-то далеко его все еще ждет мать».

«Их мама умерла», – ответила я тогда; Мель прижала палец к моим губам.

«Ш-ш-ш, Сказочница. И чему вас только учат за Стеной. Ты же сама видела: на самом деле никто по-настоящему не умирает. Они всегда рядом – даже те, что не приходят в шатры мертвых».

Карету тряхнуло так, что мы едва не оказались на полу. Я отодвинула шторку, выглянула в окно, но ничего не увидела, кроме плотной темноты. Кажется, мы проезжали по хозяйственной части города, где располагались амбары и склады. Дорога была неровной, я с трудом удерживалась на неудобном сиденье.

Внезапно Диего сдернул меня, заставил прижаться к полу кареты, сам навис сверху.

– Извини. Не ударилась? Мы свернули не на ту дорогу – не знаю, случайно или намеренно. На всякий случай побудем здесь, внизу.

Тряска продолжалась минут десять, пол ходил ходуном, экипаж наклонялся то в одну, то в другую сторону; багаж, сложенный под сиденьями, грозил задавить нас, Диего едва удерживал его рукой. У меня жутко ныли колени и локти, держу пари, завтра пойдут синяки по всему телу…

Карета в очередной раз опасно наклонилась, полоснули по крыше низкие ветви. Через минуту все стихло. Мы остановились. Диего осторожно поднялся, открыл дверь, помог мне выйти: ноги едва держали, все тело онемело.

– Что произошло?

Бока лошадей тяжело вздымались. Возница, человек Фернвальда, был очень бледен и тоже двигался с трудом. Он теребил амулет на своей груди, прикладывал его к виску.

– Я ничего не понимаю, – бормотал он. – За нами две кареты, насилу оторвался. И как узнали только, мы же над маршрутом так много думали… Они близко, быстро нас нагонят. Что же делать?

Фонари в этой части города встречались редко; ближайший, прикрученный к водосточной трубе, выхватывал из темноты маленький тусклый островок. Вдоль дороги тянулись неказистые хозяйственные постройки с узкими окошками. Пахло чем-то кислым, порченым. Островок света дотягивался до уродливой бочки, привалившейся к увитой плющом решетке. За ней – густая, почти осязаемая темнота. Диего кивнул в ту сторону.