Дверь отворилась, я бросилась к Диего. Мужчина почти упал ко мне на руки, с трудом удалось довести его до стула. Фернвальд усмехнулся:

– Что ж, Диего, настала ваша очередь опереться на меня.

– Энрике Алерт, – прозвучало со стороны двери.

Я глубоко вздохнула, прикрыла глаза. Диего неожиданно схватил меня за руку, с силой притянул к себе. Обнял, сдавил так, что стало тяжело дышать. Влажное дыхание в ухо, слова – шипящим шепотом: «Все будет хорошо. Мы и не через такое проходили». Его ладони были теплыми, это тепло передалось и мне.

Видят боги, мои руки не дрожали, когда я закрывала за собой дверь.

Они не дрожали, когда я по указу человека с птичьим лицом брала стакан с какой-то белой жидкостью.

– Залпом, – сказал он.

Я послушно проглотила что-то вязкое и соленое, и перед глазами все поплыло.

Человек с птичьим лицом и впрямь превратился в птицу, в белого голубя. Расправил крылья и оторвался от ветки липы, которая росла в нашем парке, в Алерте. Я посмотрела вверх: ветка покачивалась, облачная гряда плыла на восток, к морю.

Я и не думала, что дорога на границу между сном и явью приведет меня домой.

Здесь легко дышалось, хотелось смеяться. Я сорвалась, побежала – мимо псарни, мимо оранжереи и палисадника – ко входу и дальше, в комнату родителей, к Вэйне и Лилии. Ветер шумел, доносил обрывки слов; но стоило остановиться, прислушаться, и слова превращались в птичью песнь с ближайших крон.

Поэтому я решила больше не останавливаться.

Направляясь в комнату к родителям, я услышала мелодию. В каминном зале Лилия играла на фортепиано. «Чародейство», единственное произведение умершего тридцать лет назад композитора, плыло по воздуху, проникало в каждое отверстие, просачивалось в трещины, вившиеся по стенам. Я тихонько вошла в зал, прислонилась к стене. Грудь Лилии то вздымалась и медленно опускалась, то ходила ходуном, словно сестра дышала «Чародейством».

Когда угасли последние оттенки мелодии, она обернулась. На этот раз я не удивилась, увидев молодое бабушкино лицо: уже во второй раз я перепутала сестру с женщиной, чьими портретами любовалась в детстве. Вот только сейчас встретиться с Вэйной, Лилией, мамой и папой мне хотелось гораздо больше. Пусть даже во сне.

Бабушка нахмурилась, поймав мой взгляд. Сказала задумчиво:

– Мне всегда хотелось посмотреть на тебя.

– Зачем? – «Мне все это снится, так почему я спрашиваю?»

Постаралась напомнить себе, что в это же самое время настоящая я – безвольное, обмякшее тело, склоненная голова, упавшие на лицо волосы, пустые глаза – сидит в кресле в той душной маленькой комнате и рассказывает птичьему человеку о проклятых землях. А за дверью ждут Диего и Фернвальд. Все это казалось таким… далеким, утонувшим во времени. Ладно скроенной историей, которую кто-то когда-то мне рассказал.